Стивен Каллахэн - В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Кто может объяснить, почему я уложил подводное ружье в аварийный мешок, почему «Соло» оставался на плаву, пока я не прихватил с него свое снаряжение? Почему дорады сами все больше облегчали мне охоту на себя по мере того, как портилось мое оружие и слабели руки, а под конец стали ложиться на бок, подставляя себя под удар? Почему они снабдили меня как раз таким количеством пищи, чтобы я продержался ровно 1800 морских миль? Я понимаю, что они всего-навсего рыбы, а я только лишь человек. Что-то нас заставляет поступать так, а не иначе, и мы делаем то, что позволяет нам делать Природа. Но порою в жизненную ткань вплетаются такие фантастические узоры! Мне нужно было чудо, и рыбы явили мне его. Более того! Они открыли мне, что весь мир вокруг наполнен чудесами — они плавают, летают, ходят, низвергаются вниз дождем и перекатываются бегущими мимо волнами. И вот я гляжу на дивную арену жизни. Кажется, что дорады сами так и прыгают в руки рыбакам. Никогда еще не испытывал я такого смирения, такой умиротворенности, свободы и легкости.

На транце лодки крохотными буквами написано ее название — «Клеманс». Она с грохотом мечется по морю то туда, то сюда, закладывая виражи вокруг «Резиновой уточки». Каждую минуту ее груз увеличивается на одну рыбину. Рыбаки стараются почаще проезжать рядом с плотом, чтобы лишний раз убедиться, что со мной все в порядке. Машу им рукой. Они проходят почти впритирку, и пока «Клеманс» скользит мимо меня, один из них передает мне сверток из коричневой бумаги. Разворачиваю этот дар и — о счастье! — там лежит кучка настроганных, намертво слипшихся от неочищенного коричневого сахара ломтиков кокоса, увенчанная сверху пипочкой из сахара красного. Красного! Даже простые цвета приобретают для меня сейчас чудесное значение.

«Coco sucre!» — кричат мне с удаляющейся на новый охотничий заход лодки. И улыбка — Господи, до чего же это странно — улыбаться! — так и расплывается у меня по лицу. Сразу и сахар, и фрукты. Отковыриваю кокосовую щепочку и кладу ее на повлажневший язык. С трудом отдираю от coco sucre кусочек за кусочком словно скульптор, обрабатывающий гранитную глыбу, но съедаю все до крошки.

Но вот стая рыб внизу редеет. Рыбаки замедляют темп. По временам какая-нибудь из моих собачонок спешит ко мне, будто желая попрощаться, прежде чем кинуться в погоню за крючком. Солнце все выше взбирается по небосклону, я совсем устал. Хватит вам ловить рыбу. Пора на берег. Через полчаса я валяюсь на носу совершенно обмягший, пытаясь сохранить прохладу тела и ясность ума. Побоище наконец окончено. И моему путешествию тоже пора кончаться.

ВОЛНЫ ЛИЖУТ БОРТА В НЕСКОЛЬКИХ ДЮЙМАХ ОТ ПЛАНШИРЯ. НАДЕЮСЬ, ЭТИ ПАРНИ ЗНАЮТ, ЧТО ДЕЛАЮТ.

РЫБАКИ ПОДРУЛИВАЮТ ПРЯМО КО ВХОДУ МОЕЙ «Уточки». Перебрасываю к ним мешок со снаряжением. Надежные руки подхватывают меня, я вскарабкиваюсь на борт и усаживаюсь на дно лодки, где лежат десятки дорад и несколько барракуд. Узнаю своих собачек. Здесь находится и та дорада, которую я однажды выдернул из моря — «Ну что, глупая рыба, допрыгалась?» — просто, чтобы отпугнуть ее. Здесь и та, которая перекусила мою рыболовную лесу впереди проволочного поводка. Здесь же и милая самочка, которая, бывало, застенчиво терлась о плот, всегда чуть правее того места, куда я целил. Но изумрудных старейшин не видно нигде.

Вскарабкиваюсь на твердую деревянную банку и долго ерзаю по ней, выискиваю у себя на заду хоть какую-то мякоть для амортизации тазовой кости. Мои спасители выволакивают «Уточку» на нос своей лодки, перекладывают румпель и раскручивают мотор. От стартового толчка я едва не опрокидываюсь на спину. «Уточка» подскакивает и сползает. «Клеманс» останавливается, и я показываю рыбакам, как спустить из надувных камер воздух. Из соска нижней камеры мощной струей вытекает несколько галлонов воды, «Уточка» громадной черной амебой распластывается на носу. Она тоже заслужила отдых.

Мы снова трогаемся в островной манере, рывком дав сорокапятисильному «эвинруду» полный газ. Быстрый ход лодки производит на меня странное впечатление. Волны набегают на нас, а потом мы скатываемся по их склонам, глубоко рассекая воду, так что она двумя потоками обтекает борта. Прорезанная нами борозда тянется из Атлантического океана в Карибское море. Лодка кренится так сильно, что волны лижут борта в нескольких дюймах от планширя. Надеюсь, эти парни знают, что делают.

«Клеманс» — простецкая лодка. В качестве аварийного парусного вооружения на ней используется кусок холста, обернутый вокруг длинного ствола молодого деревца с ободранной корой. В паз между обшивкой и шпангоутом засунуто стальное лезвие, обмотанное тряпицей и перехваченное липкой лентой. Под резервный бензобак приспособлен 15-галлонный пластмассовый контейнер с откидной крышкой. Когда бензин в основном баке иссякает, крышку открывают ржавой железякой, после чего капитан Жюль Паке берет в рот сифонную трубку и подсасывает топливо из запасного бака. Выдернув конец трубки изо рта, он быстро засовывает его в горловину главного бака, сплевывая за борт добрый глоток бензина. Мы снова делаем рывок вперед, но через несколько минут мотор вдруг глохнет. Капитан Жюль снимает с бедного «эвинруда» капот и копается под ним.

Рядом со мной сидит его брат Жан-Луи. У обоих братьев острые носы и веселые глаза. Они очень похожи на египтян. Жан-Луи коротко острижен, а густая шевелюра Жюля окружает его голову широким нимбом. Жан-Луи широко улыбается, показывая щербину на месте недостающего переднего зуба. Я тоже безудержно улыбаюсь.

Позади сидит Паулинус Уильяме. Его могучие мускулы круглятся и блестят, как полированное железо. Кожа его так черна, что в тени невозможно разглядеть лица. Сверкая белыми зубами, он обращается ко мне по-английски, пока остальные двое креольской скороговоркой обсуждают поведение мотора. «Осталось уже недалеко, — успокаивает меня Паулинус. — Час, не больше».

«Клеманс» опять затарахтела и рванулась вперед. Спрашиваю у Паулинуса, что за гористый остров виднеется по носу, возвышаясь над близлежащим низменным островком.

— Там остров Гваделупа. А это Мари-Галант. Назван в честь корабля Колумба.

Как ловко я угадал, найдя сушу ближе Гваделупы! Меня принесло к крошечному островку, самому восточному из всей цепи. Он так мал, что вряд ли даже отмечен на моей карте. Паулинус перекрикивает грохот мотора:

— Тебе очень повезло. Обычно мы не ловим рыбу к востоку от Мари-Галант. А сегодня решили пойти в эту сторону. Мы обходим остров и видим птицы очень далеко. Они летают так далеко в море. Мы не ходим за рыбой так далеко. Но сегодня решили посмотреть. Подходим ближе и видим, что-то есть. Думаем это, может, бочка. Приходим, а это не бочка. Это ты.