Фредерик Марриет - Морской офицер Франк Мильдмей

Президент Соединенных Штатов, вопреки здравого рассудка, объявил войну Англии; и все суда, бывшие в Галифаксе, приготовлялись для сражения с янки. Эскадра отправилась в сентябре, и я простился с нимфами Новой-Скотии с большим хладнокровием, нежели сколько мне было прилично, или, нежели сколько, казалось, заслуживал тот прием, который они делали мне. Но я был в то время, как и всегда, самолюбив и неблагодарен; заботился только об одной любезной мне собственной особе и коль скоро был сам доволен, мало думал о том, сколько горюющих сердец оставлял по себе.

Галифакс — обворожительное, гостеприимное место; при имени его представляется такое множество приятных воспоминаний, что лишний стакан вина сам собою наливается из бутылки, которая, в противном случае, была бы закупорена и отправлена на ночь в шкап. Стоит только сказать: «Галифакс!» — и это подобно «Откройся, Сезам!» — заставит немедленно выскочить пробку и налить полный стакан за здоровье всех галифакских плутовок!

В предыдущей главе я говорил о приключении с ирландским судном, груз которого наш высокородный капитан обратил в свою пользу и в пользу своего отечества. Другое подобное судно попалось одному из наших крейсеров, и командир его величества шлюпа «Humming-bird» выбрал тридцать или сорок дюжих матросов для пополнения комплекта собственного экипажа и для представления остальных адмиралу.

Все мы, смертные, недальновидны, и капитаны военных судов не исключены из этого человеческого несовершенства. Как много капель проливается между чашей и губами!

На том самом купеческом судне находились две прекрасные ирландские девушки из горожанок, ехавшие к знакомым своим в Филадельфию; одну звали Джюди, а другую Марией.

Как только бедные ирландцы узнали о перемене своего назначения, они подняли такой громкий рев; что он в состоянии был заставить всех чешуйчатых чудовищ океана удалиться в свои темные пещеры. Они терзали сердца нежных девушек; а когда густой бас мужчин соединился с тенорами и альтами женщин и детей, то эта гармония заставила бы самого Орфея оборотиться и посмотреть.

— О, мисс Джюди! О, мисс Мария! Неужели будете вы столь жестоки, что захотите видеть, как возьмут нас, бедных, на военное судно, и не скажете за нас ни одного словечка? Слово капитану из прекрасных уст ваших — и он, наверное, отпустит нас.

Молодые девушки, хотя сомневались в могуществе своих прелестей, решились, однако ж, попытать; упросивши лейтенанта перевезти их на шлюп, поговорить с капитаном, они прибавили несколько украшений к одежде своей и прыгнули в шлюпку подобно паре горных коз, не заботясь ни о том, что обнажили ножки, ни о том, что в изобилии получали брызги соленой воды.

Появление юбки на море заключает в себе что-то особенное, всегда приводящее человека в приятное расположение; я разумею человека с нормальными чувствами. Когда они приехали, капитан встретил их и отвел под руки в свою каюту, где немедленно были приготовлены для них разные лакомства и оказано все возможное внимание, какое могли требовать их пол и красота. Капитан был один из самых добрых людей на свете, с парой блестящих черных глаз, весело смотревших каждому в лицо.

— Позвольте мне узнать, миледи, — сказал он, — что доставило мне честь принять вас у себя?

— Мы приехали просить у вас милости, капитан, — сказала Джюди.

— И капитан, наверное, нам окажет ее! — сказала Мария, — он так понравился мне с первого взгляда.

Этот удар, нанесенный Мариею, польстил капитану; он отвечал, что ему всегда доставляло особенное удовольствие делать одолжение дамам и если милость, которую они хотят просить, не совершенно противна долгу его, он окажет ее.

— Возвратите мне Пата Фланнагана, которого вы сейчас завербовали, — сказала Мария.

Капитан покачал головою.

— Он не матрос, капитан; этот человек всю жизнь топтал только болота и никогда не будет вам полезен.

Капитан опять покачал головою.

— Просите у меня что-нибудь другое, — сказал он, — я сделаю для вас.

— Хорошо, — сказала Мария: — не отдадите ли вы нам Фелима О'Шогнеси?

Капитан был равно непоколебим.

— Полноте, капитан, — сказала Джюди, — мы не станем затрудняться в пустяках в такое время. Я поцелую вас, если вы отдадите мне Пата Фланнагана.

— И я поцелую также за Фелима, — сказала Мария.

Они сидели по обе стороны капитана; голова его вертелась, как флюгер, поворачиваемый ветром; он не знал, с которой начать; невыразимая веселость играла в глазах его, и дамы сейчас заметили это. Такова-то сила красоты, что этот владетель океана был принужден спустить пред нею свой флаг.

Джюди поцеловала его в правую щеку; Мария напечатлела поцелуй на левой; капитан был счастливейший из смертных!

— Так и быть, — сказал он, — я исполню ваше желание. Возьмите этих двух человек, потому что мне надобно спешить отправляться далее.

— Разве хотите вы отправиться далее? И вы располагаете всех этих жалких созданий взять с собою? Нет, не может быть! Еще поцелуй, и еще человек.

Не стану описывать, сколько поцелуев оставили капитану эти любезные девушки, но ему нельзя не позавидовать, и если бы капитанам отплачивали всегда подобным образом, то кто не согласился б быть капитаном? Довольно сказать, что ирландки освободила всех своих соотечественников и возвратились с торжеством. Это дошло до Галифакса, и добрый адмирал наш изъявил только сожаление, что сам он не был на месте капитана; а все тамошнее общество много шутило над этим. Капитан, храбрый и добрый, вскоре после того получил производство в следующий чин, но, конечно, не за этот поступок, достойный лишь укоризны, в чем должна была сознаться снисходительность самых близких друзей его. Один лорд-канцлер говаривал, что он всегда смеялся над деньгами, которые определяются мужьями на булавки, потому что леди обыкновенно умеют приобретать их или пощечиной или поцелуем; но его лордство, во все продолжение службы, никогда не видел капитана военного судна, у которого две хорошенькие ирландские девушки выцеловали бы сорок человек.

Выносимый из порта попутным ветром, я с удовольствием смотрел на раскрывающееся передо мной поприще счастья, дававшее мне сладкие надежды на славу и богатство. «Adieu! « сказал я в своем сердце; прощайте, вы, любезные новоскотиянки! Научитесь вперед делать различие между наружным блеском и настоящим достоинством. Вы почитали меня пригожим и любезным молодым человеком, и между тем глупо отталкивали людей в десять раз лучше меня потому только, что им недоставало наружной красоты.