Вернер Гильде - Непотопляемый «Тиликум»

Рассел поднял глаза к небу:

— О капитан, праведнику вечно приходится невинно страдать! То, что свято для вас, свято и для меня.

17 августа мы покинули Окленд. Яхты и два парохода с любопытными провожали нас некоторое время, а затем мы остались одни.

Я взял курс на Новые Гебриды, лежавшие от нас в 1200 милях к норду.

Я не прогадал, взяв с собой Рассела: во-первых, оказалось, что он не укачивается, а во-вторых, и это, пожалуй, приятнее, чем во-первых, он с большим увлечением занимался стряпней.

22 августа мы угодили в шторм. Мой напарник разом все осмыслил:

— Чем хуже погода, тем лучше должна быть еда, — сказал он и приготовил великолепный обед. После еды он выглянул из люка, полюбовался на толпящиеся вокруг нас гигантские водяные горы и задумчиво произнес:

— Ничего себе, недурной пикничок мы сотворили!

И тут я понял, что уберег от поповской карьеры настоящего, правильного парня.

Пемза. Людоеды. Большой Барьерный риф. Лечение горчицей. Острова Килинг. Рождество у берегов Африки.

Уильям очень быстро постиг многие премудрости морской практики. Я успел убедиться, что с обязанностями рулевого Билли справляется вполне квалифицированно, и полностью доверял ему. Для меня это было очень важно, потому что впереди нас ожидали прибрежные архипелаги Северной Австралии с их большими и малыми коралловыми рифами и не поддающимися никакому учету течениями.

Именно поэтому в ночь на 27 августа я как ужаленный подскочил в своей койке, когда услышал его крик:

— Шкипер, мы на суше!

Я выпрыгнул из койки и, сделав сложный кульбит, выкатился через узкий каютный люк на палубу. Ярко светила луна. «Тиликум» стоял прямо посередине необозримого каменного поля. К счастью, поле это было каким-то зыбким: оно то поднималось, то опускалось, а стало быть, земной твердью быть не могло. Я опустил руку за борт и зачерпнул ладонью… смесь воды с пемзой. По-видимому, где-то неподалеку произошло извержение вулкана, который выплюнул в море изрядную порцию пемзы. Именно в это самое пемзовое крошево мы и угодили.

Мы легли в дрейф и стали ждать утра. Взошло солнце и осветило бесконечную пемзовую пустыню. Наше место было 20ь10' южной широты и примерно 175ь восточной долготы.

Отсчет широты я брал всегда в полдень, долготу же определял лишь приближенно, поскольку часы у меня были неточные, да и сами расчеты вносили изрядную погрешность. Итак, мы стояли посреди пемзового поля и размышляли, что произошло бы, если бы борт «Тиликума» протаранил вдруг большой кусок пемзы? А мелкие кусочки? Они же всю краску нам обдерут! Но что мы могли тут поделать? Нам ведь, как ни крути, все равно надо было выбираться отсюда и идти дальше. Поэтому мы поставили грот и положились на судьбу. Вестовый ветерок медленно погнал нас по пемзовому морю. Я прошел на бак. Оказалось, что волна, вздымаемая форштевнем, легко разгоняет плавающую пемзу. Даже самые толстые кусищи тотчас уступали нам место: ведь при большом объеме масса их в сущности была ничтожна. Вдоль бортов образовались полоски чистой воды шириной в несколько сантиметров, снова смыкающиеся позади нас. Мы несколько приободрились и решили прибавить парусов. Носовая волна сразу же выросла, а полоски чистой воды вдоль бортов стали шире.

Ого, дела-то наши, оказывается, совсем не так уж плохи! Мы быстро поставили всю парусину, какую только мог нести «Тиликум», и полным ходом помчались сквозь пемзу, и ни один «камешек» ни разу не ширкнул нам о борт, хотя несколько дней мы не видели свободной воды.

28 августа ветер зашел с веста на ост-зюйд-ост: мы добрались наконец до пояса пассатов. Настала для нас распрекрасная пора. Уильям добровольно изъявил готовность кухарить и кормил меня ежедневно отличными обедами и изысканными ужинами.

30 августа мы проходили как раз те самые места, где Луи смыло за борт. В честь него я приспустил канадский флаг. Одновременно я прочел Билли длинную лекцию о необходимости соблюдения мер безопасности на море. Казалось, что моя речь не произвела на него особенно сильного впечатления. Впрочем, и вообще-то ведь речи совсем не то средство, через которое к человеку приходит опыт и уверенность.

Все мои проникновенные слова не вызвали никакого трепета в душе Уильяма Рассела.

— Собираетесь избрать духовную карьеру, шкипер? — улыбаясь во весь рот, поинтересовался он.

— Не хами, по шее получишь.

— Ну уж этого-то от вас, будущего морского пастора, я никак не ожидал!

И парень обрушил на меня столь густой поток священных текстов, что я едва успевал отфыркиваться. В конце концов с помощью библейских цитат он пришел к неоспоримому, с его точки зрения, выводу, что теперь-то уж мы наверняка имеем полное право съесть запаянный в жестянку старушкин кекс.

Я поднес кулак к его носу и пригрозил заковать его в железа и посадить в трюм на хлеб и воду. Билли вздохнул и принялся за стряпню. Ужин на этот раз получился особенно вкусным. Луи Бриджент от всего сердца порадовался бы, глядя на нас.

Утром 2 сентября мы увидели остров Анейтьюм — один из группы Новых Гебридов, а к вечеру того же дня всего в какой-то полумиле от берега «Тиликум» угодил в полнейший штиль.

В лоции о здешних аборигенах говорилось много нелестного, главным же в этом перечне было их пристрастие к человеческому мясу.

Билли направил бинокль на берег. Там бегали люди, суетились, размахивали руками, кричали. Билли долго смотрел на них, потом вдруг дернул меня за рукав, предлагая посмотреть и мне:

— Вы только взгляните на их лица, шкипер!

Я настроил окуляры по своим глазам. Да, красотой островитяне, увы, не блистали, однако это-то мы бы еще как-нибудь перенесли. Но вот мочки ушей у них были проткнуты маленькими косточками, подозрительно напоминавшими фаланги человеческих пальцев. И в ноздрях тоже торчали украшения из белых костей.

От берега отвалила лодка с шестью парнями на веслах. Гребли они не по-здешнему, а явно на европейский манер, однако сами-то гребцы были галошного цвета, а на темной их коже зловеще белели костяные украшения. Полные непоколебимой решимости подороже продать свои жизни, мы молча привели в готовность свое боевое снаряжение.

Лодка приближалась к нам. Вот до нее уже не более 50 метров. Мы подняли ружья, и я крикнул:

— Руки вверх!

Без сомнения, окликать людоедов по-английски — совершенная бессмыслица. Но ведь должен же я был что-то сказать, прежде чем открыть огонь.

Лодка мигом развернулась. На руле сидел белый, которого мы заметили лишь теперь. Он приветливо помахал нам рукой и крикнул:

— Добрый вечер! Не бойтесь!

— А мы и не боимся, — ответил Уильям Рассел, — просто нам почему-то ужасно не хочется стать пищей для каннибалов.