Чарльз Нордхоф - Бунт на «Баунти»

— Когда-то на Таити жило много людей, теперь здесь одни тени.

Река была все такой же, но несмотря на то, что берега ее сильно заросли, мне удалось отыскать место, где я сидел когда-то среди корней большого дерева. Оно было все в цвету; река журчала все так же. Но юность моя прошла, а все старые друзья умерли. На мгновение глубокая тоска охватила меня; я отдал бы все на свете, чтобы снова стать на двадцать лет моложе и плавать наперегонки с Теани.

Я старался не думать больше ни о ней, ни о нашей дочке. Перейдя реку вброд я двинулся дальше; рощи хлебных деревьев пожелтели, вместо десятков аккуратных таитянских домиков я увидел лишь несколько убогих лачуг, а там, где лишь двадцать лет назад жили сотни людей, мне встретилось по дороге едва ли человек десять.

Дойдя до долины, где была хижина Стюарта, я сел на плоский камень. От его жилища ничего не осталось, исчез и сад, который он с такою любовью выращивал. Кости Стюарта лежали где-то у австралийского побережья среди гниющих останков «Пандоры». А где Пегги? Где их ребенок? Солнце село, в долине стали сгущаться тени. Я поднялся и печально зашагал к берегу.

На следующий день я взял шлюпку и дюжину матросов и отправился на восточное побережье. Тут было больше жизни, чем в Матаваи, и я приятно удивился тому, что бывшие владения Веиатуа не подверглись такому опустошению. Пока шлюпка приближалась к Таутира, я смотрел во все глаза, надеясь увидеть большой дом Веиатуа на холме. Его не было, но тут же я заметил, что мой дом — или другой, очень на него похожий, — стоит на том же месте. Шлюпка врезалась носом в песок; на берегу стояло несколько человек, вышедших к нам навстречу. Никого из них я не знал. Еще в Порт-Джексоне миссионеры сказали мне, что Веиатуа умер, о Теани же я расспрашивать не решился. Оставив матросов покупать кокосовые орехи, я отправился искать кого-нибудь из старых знакомых.

Идя по хорошо знакомой тропке, на полпути к дому я встретил пожилого человека властной наружности. Завидя меня, он остановился. Несколько мгновений мы молча смотрели друг другу в глаза.

— Туаху? — наконец спросил я.

— Байэм! — он шагнул вперед, и мы поздоровались по-таитянски. В глазах у него стояли слезы.

— Пойдем в дом, — через несколько секунд проговорил он.

— Я туда и шел, — ответил я. — Давай побудем немного здесь, вдвоем.

Он понял мое состояние и, глядя в землю, ждал, пока я наберусь смелости задать вопрос, красноречивым ответом на который было его молчание.

— Где Теани?

— Умерла, — спокойно ответил он. — Она умерла через три луны после того, как ты ушел.

— А наша дочь? — после долгого молчания спросил я.

— Она жива, — кивнул Туаху. — Теперь она уже женщина, у нее ребенок. Ее муж — сын Атуануи. Он когда-нибудь станет большим вождем. Сейчас ты увидишь свою дочь.

Туаху замолчал, ожидая, когда я заговорю.

— Мой старый друг и кровный родственник, — проговорил я наконец. — Ты знаешь, как крепко я ее любил. Все эти годы, когда моя страна воевала, я мечтал вернуться сюда. Здесь — кладбище моих воспоминаний, и я очень волнуюсь. Я хочу видеть свою дочь, но пусть она не знает, кто я. Сказать ей, что я ее отец, обнять ее, говорить с нею о Теани — этого я не вынесу. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — печально улыбнулся Туаху.

В этот миг на тропе послышались голоса, и он тронул меня за руку.

— Это она, Байэм, — тихо проговорил он.

К нам приближалась высокая девушка, ведя за руку ребенка; позади шла служанка. Глаза у девушки были цвета моря, с ее плеч изящными складками ниспадал белоснежный плащ, а на ее груди я увидел ожерелье в виде витой морской плетенки.

— Теани, — позвал мой спутник, и, когда она обернулась, у меня перехватило дыхание: она была так же прекрасна, как и ее мать, и кроме того, в ней было что-то и от моей матушки. — Это английский капитан из Матаваи.

Девушка протянула мне руку. Моя внучка удивленно уставилась на меня. Я отвернулся.

— Нам нужно идти, — сказала Теани. — Я обещала показать девочке английское каноэ.

— Ладно, иди, — отозвался Туаху.

Когда я снова сел в шлюпку, на небе светила яркая луна. Прохладный ночной ветерок шелестел в глубине долины, и внезапно вокруг меня появились призраки — тени умерших и живых. Была среди них и моя тень.

Рифить, брать рифы — уменьшать площадь паруса, подбирая его сверху и привязывая к рею.

Фалрепные — матросы из состава вахты, назначавшиеся для встречи и проводов прибывающих на корабль офицеров командного состава.

Склянка — на языке моряков — полчаса. «Бить склянки» — звонить в судовой колокол, отмечая числом ударов каждые истекшие полчаса.

Профос — помощник боцмана в соблюдении порядка на корабле; ему также вменялось в обязанность осуществлять телесные наказания.

Марсовый — матрос, работавший на марсе, — площадке на мачте.

Английский канал — так англичане часто называют пролив Ла-Манш.

Панер — положение якоря при его выбирании, когда якорная цепь уже натянулась, но якорь еще не оторвался от грунта.

Обрасопить — повернуть реи.

Галс — курс судна относительно ветра; снасть, удерживающая на нужном месте нижний наветренный угол паруса.

Планширь — деревянный брус, закрывающий сверху фальшборт.

Джонс, Пол (1727 — 1792) — шотландский пират, помогавший Америке в борьбе за независимость.

Лига — мера длины, равная 4, 83 километра.

Аутригер — боковой поплавок, прикрепленный к корпусу лодки поперечными балками

Табанить — грести в обратную сторону.

Гибискус — тропическое дерево.

Швартов — трос, с помощью которого судно привязывается к берегу, причалу и тому подобное.

Ямс — тропическое растение со съедобными клубнями.

Лагун — медный луженый сосуд для воды.

Бак — носовая часть палубы.

Батат — сладкий картофель.

Фалинь — трос для привязывания шлюпки.

Фальконет — небольшая чугунная пушка.

Орлоп-дек — самая нижняя палуба.

Рым-болт — болт с кольцом в верхней части.

Пандора. — Согласно древнегреческому мифу, у Пандоры, первой женщины, созданной по воле Зевса, был сосуд, содержавший все людские несчастья. Любопытная Пандора открыла его и вы пустила на волю бедствия, от которых с тех пор страдают люди.