Патрик де Витт - Братья Sisters

— А третья? — спросил Чарли. — Почему бы не вылить жидкость из трех разом и сегодня же покончить с работой?

— Опорожняя две бочки, мы итак испытываем удачу, — ответил Варм.

— Если закончим сегодня, завтра утром можем сниматься и отвезем Морриса к врачу.

— Тогда нам всем понадобится доктор. Чарли, прошу тебя, не отвлекайся. Когда опустошите вторую бочку, Моррис размешает в реке жидкость. А вы, как заметите сияние, хватайте ведра и приступайте к работе. Без промедления!

Мы с Чарли присели у первой бочки, готовясь ее опрокинуть. Руки до самых плеч дрожали. Я так не возбуждался с тех пор, как первый раз возлег с женщиной. Точно так же в предвкушении у меня закружилась голова. Я ждал, что река вот-вот должна ожить, засиять. Чарли, заметив мое волнение и трепет, спросил:

— Ты как? Все хорошо?

Я ответил, что вроде бы да. Поддев нижний край утопающей в притоптанном песке бочки, мы сосчитали до трех и подняли ее. Затем осторожно и медленно, боком, словно крабики, пошли к берегу. Войдя в бегущую холодную воду, Чарли сначала зашипел, а потом рассмеялся. Я вторил ему, и мы на какое-то время задержались на месте просто для того, чтобы посмеяться вдвоем. Над головами у нас светили яркие луна и звезды. Мимо текла черно-серебристым полотном река. Плескалась жидкость в тяжелой бочке, точно такая же, черно-серебристая. Наконец мы опрокинули бочку, и смесь, густая-прегустая, полилась через край. Еще никогда я, наверное, не ощущал себя таким смелым и сильным.

Сливая жидкость в реку, мы шаг за шагом отступали к берегу. Наружу вырвались пары и запах — они вновь обожгли мне нос и легкие. Я чуть не сблевал — так воняло из бочки. Глаза просто горели и постоянно слезились.

Вылив все, мы отбросили бочку и метнулись ко второй. Опорожнили ее и спешно выбрались на берег. Стали смотреть, что будет дальше. Варм с противоположного берега отдал команду Моррису мутить воду. Тот приступил к делу, но, хиленький, изможденный, справлялся плохо, недостаточно быстро. Тогда Варм добыл себе ветку и принялся молотить ею по воде изо всех сил. В этот момент я услышал за спиной треск. Оказалось, Чарли топориком вскрыл третью бочку.

— Ты что делаешь? — спросил я.

— Выльем все три, — ответил братец, пыхтя и сковыривая крышку.

Варм, заметив Чарли, закричал:

— Бросьте! Оставьте!

— Выльем третью и завтра же будем свободны! — ответил ему Чарли.

— Нет, отойди от бочки! — продолжал Варм. — Эли, останови брата!

Я подошел было к братцу, но тот уже поднял бочку сам. Сделал один тяжелый шаг, второй, на третьем он оступился, и густая жидкость всколыхнулась и перелилась через край. Потекла вниз, накрыв по пути пальцы правой руки. Чарли уронил бочку, и золотоискательная смесь пропала зазря, впитавшись в песок.

Согнувшись пополам, Чарли скрипел зубами. Я схватил его за руку и взглянул на ожог: кожу до самого запястья покрыли волдыри, которые то вздувались, то опадали, словно горловой мешок у лягушки. Чарли нисколько не испугался, но разозлился: он раздувал ноздри по-бычьи, с подбородка упругими нитями свисали слюни. С благоговейным трепетом я заглянул братцу в глаза: в них горел огонь чистой ненависти и открытого вызова, пренебрежения к боли. Я схватил с огня горшок с подогретой водой, омыл Чарли руку и обернул ее лоскутом ткани, оторванным от рубашки. Варм не видел, что произошло с бочкой, не знал, какая беда постигла моего братца.

— Мужики, торопитесь! — кричал он со своего берега. — Ослепли, что ли?! Спешите!

— Ведро держать сможешь? — спросил я у Чарли.

Он попробовал сжать руку в кулак и от боли сильно наморщил лоб. Торчащие из-под повязки кончики пальцев уже распухли. Черт, а ведь Чарли правша, как ему теперь стрелять? О том же, наверное, подумал и сам братец в тот момент, когда жидкость только обожгла ему кисть.

— Эта рука мне еще пригодится, — сказал он.

— Работать-то сможешь?

Чарли ответил, что постарается, и я накинул ему ручку ведра на предплечье. Чарли кивнул, и я, схватив другое ведро, повернулся к реке.

Пока мы возились с обожженной рукой моего братца, жидкость начала действовать: золото засветилось, да так ярко, что я невольно заслонил ладонью глаза. Дно реки сияло, каждый камешек, каждый поросший мхом булыжник в ней стал виден как днем. Самородки и хлопья золота, еще несколько мгновений назад такие холодные и скрытые от глаза, теперь сияли чистым желтым и оранжевым светом, четко, словно звезды на небе.

Варм уже вовсю работал: его рука ходила туда-сюда — под воду и обратно, словно живой поршень. Оглядываясь в поисках самородков побольше, он действовал хладнокровно и с толком, однако лицо его и глаза, освещенные сиянием золота, выдавали наивысшую, полную степень довольства и радости. Моррис, совсем изможденный, не в силах мутить воду дальше, отложил ветку и смотрел на реку блаженно и тихо, словно одурманенный опиумом. Я глянул на Чарли: выражение у него на лице смягчилось, морщины разгладились. Братец позабыл о гневе и боли. Увлеченный зрелищем, он сглотнул и посмотрел мне в глаза. Улыбнулся.

В пресном мире, где все подчиняется рассудку и числам, прошло двадцать минут, прежде чем золото перестало сиять. Однако мгновения, проведенные за работой, не показались ни долгими, ни короткими, их вообще нельзя было сосчитать и измерить. Мы выпали из времени (во всяком случае так мне показалось). Необычное дело подняло дух на такую высоту, где секунды и минуты не то что не действуют, они просто не существуют. И это возвышенное состояние — говорю за себя — пришло не столько от вида быстро растущих золотых горок, сколько от мысли, что я участвую в невероятном приключении благодаря уму и силе разума одного-единственного человека.

Меня никогда не занимал вопрос бытия: счастлив я быть человеком или нет? Но сейчас мной овладела гордость за пытливый и упорный человеческий разум. Я определенно радовался жизни и тому, кто я есть. Из наших ведер били столбики яркого света, и ветви деревьев близ берега озарялись сиянием из реки. Долину обдувал теплый ветер, и, отражаясь от воды, он ласкал мое лицо и трепал волосы.

Я навсегда запомню эту ночь — один сказочный ее отрезок, как самый счастливый. Позже он казался даже чересчур счастливым — такой радости людям познавать недозволено. По сравнению с ним и теперь блекнет все, что я считал в жизни ярким. Впрочем, и это, должно быть, справедливо, радовались мы не долго. После все пошло под откос. Наступил мрак, какого я и представить не мог. Нас посетила смерть, и не в одном своем обличье.

Возвращаясь назад по краю плотины, Моррис оступился и упал в самую глубокую часть реки, ушел под воду целиком, с головой, да так и не вынырнул. К тому времени золото перестало сиять, а мы с Чарли сидели на берегу и торопливо отмывались от едкой смеси. Признаться, сначала мы даже и не ощутили, как она действует на кожу: холодная вода в реке, занемевшая плоть, возбуждение, радость — все это приглушило чувствительность. Зато потом, когда золото вновь сделалось невидимым, по рукам и ногам стало расползаться жуткое жжение. Оно целиком заняло нас, не позволяя больше ни о чем думать. Мы скребли руки и ноги, спеша поскорее отмыться. Чарли отстал, и я, сделав дело, помог ему. И как раз когда я закончил мыть братцу ноги, мы услышали Морриса. Вынырнув наконец, он кричал.