Джефф Питерс - Великолепная семерка

Он расстегнул пряжку, сдернул набедренную кобуру и аккуратно положил пояс с оружием на стол перед Кальверой. Вторым подошел Брик. Его пояс так увесисто упал на стол, что Крис невольно удивился – как же он мог таскать на себе такую тяжесть? Впрочем, освободившись от груза, Брик ничем не показывал, что испытывает облегчение. Скорее, наоборот.

Ли сдал свою набедренную кобуру с длинноствольным «смит-вессоном», а потом, подумав, извлек из-под жилета еще и короткоствольный револьвер. Опустевшую потайную кобуру он сдавать не стал, наверно, справедливо полагая, что она к нему не вернется, даже если бандиты намерены исполнить обещание главаря.

Крис внимательно следил глазами за Чико. Малыш, когда настала его очередь, резко побледнел и порывисто шагнул вперед. В следующий миг его револьвер оказался в руках Криса, а потом – на столе Кальверы.

– Все идет отлично! – сказал главарь бандитов. – Сантос! Собери их карабины из седельных подсумков. Пусть лошадки не страдают от тяжести оружия. По крайней мере, пока не пересекут Рио-Гранде! Идите, господа, собирайтесь в путь. Если вы испытываете нужду в чем-либо, можете смело брать это у местных жителей. Все они – ваши должники!

И Кальвера залился злорадным смехом.

Я еще не знал, удастся ли мне дожить до утра, но уже понимал, что мистеру Кальвере жить осталось недолго.

Он поступил по-своему благоразумно, не начав стрелять в нас, когда мы приблизились на расстояние выстрела. В ночной перестрелке пули подчиняются не стрелкам, а судьбе. А искушать судьбу даже Кальвера боится.

Хватит ли ему благоразумия уничтожить нас по дороге?

Пока главарь банды вел себя, как опытный командир. Взять хотя бы его встречный маневр, когда он без единого шороха снялся из лагеря и вошел в деревню. Его бойцы подчинялись ему беспрекословно. Характерно, что я ни разу не услышал голоса ни одного из бандитов. Не считая предсмертных криков, конечно. Когда Кальвера говорил, они не просто молчали – они превращались в камень. Да, эту команду трудно напугать. Ее можно только уничтожить.

Впрочем, они бьются за жизнь. Не их вина, что жизнь им досталась именно такая – скитаться по горам, отнимать хлеб у крестьян, утонять скот у фермеров…

Они бьются за свою жизнь. А мы – за свою. Мы тоже не виноваты, что встретили на своем пути этих несчастных землепашцев и согласились защитить их право безбоязненно пахать землю.

Вот в это все и упирается. Пахать землю. Мы можем сколько угодно геройствовать и гарцевать, извергать ливни свинца и проливать реки крови – но от этого на земле не прибавится ни единого зернышка. А земля существует для того, чтобы давать людям хлеб. Поэтому нам придется уничтожить Кальверу. Иначе он уничтожит мечтателя Рохаса, непоседу Мигеля и скупердяя Хилларио, и они уже никогда не засеют землю, и их урожай не накормит голодных.

Никто, кроме нас, не избавит этих людей от Кальверы. Вот почему Кальвера, опытный командир и деловой человек, не выпустит нас живыми.

И все-таки что-то подсказывало мне, что ему жить осталось недолго.

Крис сидел за столом, сцепив пальцы, и смотрел в пространство. На губах его играла та самая скептическая улыбка, с которой он когда-то взобрался на катафалк, чтобы назло всем похоронить несчастного индейца по-человечески.

– Да не принимай ты все так близко к сердцу, – сказал я ему. – Чего только в жизни не бывает. Ну, мы проиграли в этот раз, ну и что? Никто и не обещал, что мы всегда будем в выигрыше.

Крис молчал и глядел перед собой, словно не замечая меня. Я бы предпочел, чтобы он сейчас ругался самыми страшными словами, но он молчал.

– Нельзя относиться слишком серьезно к тому, что от тебя не зависит, – сказал я. – Ты же не можешь остановить дождь, вернуть на дерево опавшие листья или превратить пепел и угли в дом, который сгорел у тебя на глазах. Иногда понимаешь, что ты бессилен. Зато тем больше радуешься, когда замечаешь, что хоть что-то в твоих силах.

– У тебя найдутся силы немного помолчать? – спросил он.

Хороший знак. Оказывается, Крис меня слышит. И я подсел к нему. Мне захотелось обнять его за плечо и встряхнуть, как это делал когда-то мой отец.

– Я знаю, что с тобой, – сказал я. – Потому что со мной то же самое. Черт с ним, с Кальверой. Он не победил, и мы не проиграли. Жалко только бросать деревню.

Он посмотрел на меня с интересом.

– Тебе жалко эту деревню?

– А что? – сказал я. – С самого первого дня она начала меня затягивать. Мысли всякие появились. Повесить кобуру и винчестер на гвоздь, засучить рукава и взяться за мотыгу. А какие здесь женщины… Я стал подумывать, а не пора ли мне жениться? Обзавестись хозяйством, нарожать детей… И вот все это приходится перечеркнуть. Знаешь, мне часто приходилось менять свои планы, и каждый раз это дается все больнее. Наверно, возраст. Конечно, легче жить в одиночку. Но сколько можно скитаться без своего угла? Посмотри, все мы одиночки, даже Малыш. Пора осесть, зацепиться за кусок земли… Но не получилось. Ты ведь тоже об этом думаешь?

Крис тепло улыбнулся, но ничего не ответил.

– Так что знай, не ты один попался на крючок, – сказал я ему. – И тебе не в чем винить себя. И незачем злиться на нас.

– Нет, – сказал он. – Я виноват, и ты это знаешь не хуже меня. За утешение спасибо, из тебя мог бы выйти хороший адвокат.

– Сейчас меня больше устроила бы должность судебного исполнителя, – сказал я. – Очень хочется привести приговор в исполнение.

– Похоже, нас самих приговорили, – сказал Крис. – Далеко мы не уедем. Я полагаю, до реки.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал я. – Не пошлет же он с нами всю банду. Кстати, у него осталось двадцать пять человек.

– Я насчитал двадцать шесть. А много ли надо, чтобы убить семерых безоружных? – спросил Крис. – Хватит и одного человека с семизарядником.

– У тебя есть идеи? – спросил я.

– Пока нет, – сказал Крис. – Мне лучше думается на ходу. Поедем, тогда и придут идеи.

Он встал, подошел к лежаку и начал скатывать свое одеяло. Но вдруг остановился и произнес, не оборачиваясь ко мне:

– Говоришь, тебе часто приходилось перечеркивать свои планы? Мне легче. У меня никогда не было никаких планов.

Я еще не слышал, чтобы Крис говорил так мягко и задумчиво. Наверно, хотел ответить искренностью на мою искренность.

– Я не строил никаких планов, дружище. Я просто шел своей дорогой и заходил в ту дверь, которая открывалась сама собой.

– А если это ловушка? – я не удержался от вопроса.

– Жизнь сама по себе ловушка. С приманкой, которая светится где-то впереди. Обещание радости, покоя, свободы. И пока веришь этим обещаниям, можно жить, – он скатал одеяло и туго перетянул скатку двумя ремешками. – Однажды я шагнул в дверь, которая оказалась люком трюма. Пароход шел в Америку. Мы, мальчишки, были влюблены в Америку. «Ястребиный Коготь». «Кожаный Чулок». Читал?