Виктор Тюрин - Человек человеку волк или Покорение Америки

— Пришел…. папочка умер…. Джон…. ты один у меня…. как мне было плохо…

Выбрав момент, когда она, всхлипнув очередной раз, замолчала, сказал заранее заготовленную фразу: — Очень рад тебя видеть, маленькая леди.

По инерции она еще пару раз всхлипнула, потом замерла на секунду, и вдруг резко оторвавшись от меня, отступила на шаг, резко вскинув головку, стала вглядываться в мое лицо.

— Ты… ты… говоришь, Джон? Ты одет…так хорошо, — в ее голосе сквозил испуг и неуверенность. — И все-таки… это ты.

Только тут я рассмотрел ее личико. Жестокий удар кастета с острыми шипами не только сломал нос девочке, он нанес глубокую рану, которую местные костоправы, даже не удосужились хорошо зашить. Кривой и безобразный шрам шел от переносицы до верхней губы, разом перечеркивая миловидность и детское очарование. Хотя я постарался скрыть свое внимание к этому страшному украшению, но не успел отвести взгляд, как ее большие карие глаза снова заполнились слезами. С трудом, сдерживая слезы, тихо спросила: — Я уродина, Джон? На всю жизнь? Да?

В ее голосе было столько недетской боли, что у меня перехватило дыхание, словно неожиданно ударили под дых. Пока я собирался с духом, девочка по-детски закрыла шрам ладошками, готовая снова зарыдать. Этого я допустить не мог.

— Нет, маленькая. Нет. Для меня ты всегда будешь красивой маленькой леди, — поспешил я ее успокоить.

— Джон, ты так говоришь, потому что любишь меня. А девочки не хотят со мной дружить, только дразнятся и обзываются. У меня ни одной подружки нет.

— Послушай, малышка, я же приехал…

— Джон, Джон, а как ты стал говорить? И ты какой-то не такой…. Ой, Джон, как ты красиво одет! Какие у тебя красивые пуговицы! — с детской непосредственностью она перескакивала с одной темы к другой. — Цепочка на самом деле золотая? А как ты меня нашел?!

Еще минуту назад ее глаза были полны горя, теперь снова стали живыми и любопытными, а голосок звенел веселым колокольчиком.

— Послушай, маленькая, ты меня совсем засыпала вопросами. Я тебе на все отвечу, только сначала задам один вопрос тебе.

— Только один?! — при этом она лукаво улыбнулась. — Неужели тебе неинтересно, как я живу?

В этот момент мне показалось, что сквозь черты маленькой девочки, проступили черты юной женщины. Я улыбнулся ей в ответ.

— Ой, Джон, какой ты хороший! — она радостно всплеснула ладошками. — Я так рада, что ты приехал! Так какой вопрос? Джон, говори быстрее!

— Маленькая, тебе тут нравиться?

На ее лицо, словно, тень набежала. Взгляд опустился в пол, маленькие губки плотно сжались. Нетрудно было догадаться, что ее предупредили, как отвечать, когда зададут подобный вопрос.

— Тебе по-честному, Джон? — голос ее стал опять тихим и глухим.

— Мы с тобой друзья Луиза, не правда ли? Если это так, то мы ничего не должны скрывать друг от друга, — я говорил это спокойно, но нехорошие предчувствия уже охватили меня.

— Мне здесь плохо, Джон. Очень плохо, — это было сказано так тихо, что я едва расслышал.

Я испугался, что она снова расплачется и попросит, чтобы я забрал ее отсюда. Подобный вариант мне приходил в голову, но только как исключительный, когда не будет другого выхода. Но она молчала. Я почувствовал облегчение и одновременно злость. На нее. Она только что, сама не сознавая этого, переложила на мои плечи принятие решения. С одной стороны я был наслышан о жестоких нравах подобных приютов и не сомневался в ее словах, а с другой стороны в мой образ жизни никак не вписывалась маленькая девочка.

"Мать твою! Да я понятия не имею, как обращаться с детьми! Ее же наверно надо кормить по распорядку, спать укладывать во время, а я… — мысли заметались, как стая испуганных птиц, но моя растерянность продолжалась недолго, с минуту. — Черт меня возьми! Чем я думаю! Да она несколько дней побудет со мной, пока я не устрою ее в нормальное место. К тому же как-никак эта девочка своими показаниями спасла мне жизнь".

Подобным доводом я пытался оправдать решение, к которому уже подошел, но все еще никак не мог окончательно решиться.

— Все плохое уже позади, малышка. Я забираю тебя отсюда.

— Ой! Я не верю! — ее личико осветилось таким счастьем, что на какое-то мгновение стало прекрасным, несмотря на уродливый шрам. — Это правда, Джон?! Правда?!

— Правда. Иди, собирайся, малышка.

— Джон, я быстро, — она, крутнувшись на месте, уже сорвалась на бег, как неожиданно резко затормозила, и снова развернулась в мою сторону. — Джон, ты же не уйдешь? Не бросишь меня здесь, правда?

— Клянусь тебе в этом, маленькая леди! — я говорил бодро и весело, а самого душила злость на подонков, которые могли плохо обращаться с этой милой девочкой. — Кстати, кого тут надо поблагодарить за заботу о тебе?

Она замялась, не зная, что сказать. Врать ей не хотелось.

— Может твою воспитательницу?

— Нет. Она… плохая! — при этом она прикрыла ладошкой рот и чисто рефлексивно оглянулась по сторонам. — И ее муж. Мистер Твин. Он наказывает нас.

— Наказывает? За что?

— За плохое поведение. Мы ничего плохого не делаем, а он все равно нас бьет розгами. Говорит, что он так делает исключительно в воспитательных целях.

— Хорошо, маленькая. Теперь еще один вопрос: наверно мне надо подписать какие-нибудь бумаги, чтобы тебя забрать?

— Управляет нашим приютом миссис Агнесса Фридман.

— Будешь ждать меня у кабинета миссис Фридман. Договорились?

— Обязательно, Джон! — это она выкрикнула уже на бегу.

Я выждал минуту и отправился за ней следом. Мимо меня прошла группа девочек, одетых во все серое, а оттого смахивающих на маленьких мышек, во главе с сухопарой особой в лиловом платье. Лицо у воспитательницы было довольно приятным, но все портили брезгливо поджатые губы и надменно вздернутый подбородок. Весь ее вид говорил миру о том, какую тяжелую ношу, она взвалила на свои хрупкие плечи, пока другие словно мотыльки порхают по жизни. Похоже, она была из тех людей, чей девиз: "Я страдаю за вас, люди!". Я не люблю таких людей, и не обратился бы к ней, но никого другого просто не было. Остановившись, я вежливо кивнул, прикоснувшись рукой к полям шляпы, после чего спросил: — Извините мисс, вы не могли бы мне подсказать, где я могу найти мистера Твина.

Она обежала меня строгим взглядом, после чего, решив, что я все-таки достоин ее внимания, сказала: — В конце коридора. Дверь с медной ручкой, в форме головы льва.

Я ожидал увидеть дюжего мужика со злобной физиономией, а в кабинете оказался полный мужчина в хорошо сшитом сюртуке, что-то увлеченно пишущий. Не успел я перешагнуть порог, как он резко поднял голову. Если бы не нос в красных прожилках, играть бы ему отца благородного семейства в дешевых спектаклях. Грива седых волос, правильные черты лица, четко очерченный подбородок, вот только глаза были под стать носу — мутные и невыразительные.