Алистер Маклин - Ущелье Разбитого Сердца

Посидев немного, доктор Молине отставил свой стакан, поднялся, потянулся и прикрыл весьма нескромный зевок.

— Прошу прощения, завтра трудный день. В моем возрасте человек должен высыпаться как следует.

— Трудный день? — переспросила Марика. — В это невозможно поверить, доктор.

— И тем не менее. Вся наша аптека была погружена лишь вчера в Огдене. Ее нужно тщательно проверить до прибытия в форт.

Марика улыбнулась.

— Почему вы спешите, доктор. Разве нельзя сделать это по прибытии на место?

Молине внимательно посмотрел на Марику и повернулся к полковнику.

— Полагаю, что скрывать истину не только бессмысленно, но и оскорбительно для взрослых людей. Сейчас все, кто находится в этом поезде, отрезаны от остального мира и останутся в таком положении, пока мы не прибудем в форт, где истина все равно обнаружится.

Клермонт устало поднял руку, чтобы остановить этот многословный поток.

— Понимаю вас, доктор. Пожалуй, тайну можно раскрыть. — Он помолчал, поочередно всматриваясь в лица сидящих в салоне людей. — Доктор Молине вовсе не военный врач. Он никогда им не был. Он ведущий специалист по особо опасным инфекционным заболеваниям. А солдаты в этом поезде должны сменить тех людей, которые умерли в форте Гумбольдт.

Голос Марики упал до шепота, когда она спросила:

— А как они умерли?

— Я хотел бы, мисс Ферчайлд, чтобы мне не нужно было отвечать на этот вопрос. Или на другой, например, — почему наш поезд идет так быстро? Почему спешит доктор Молине?… — Полковник вздохнул и сказал: — В форте Гумбольдт эпидемия холеры.

По реакции присутствующих легко было понять, кто уже знал об этом — губернатор, Молине и О'Брейн никак не выразили своего удивления. Пирс лишь слегка нахмурился, у Дикина сузились глаза, но в остальном они остались совершенно спокойными. Зато Пибоди и Марика были испуганы.

Первой заговорила девушка:

— А мой отец? Отец?!

— Я вас понимаю, дитя мое. — Губернатор подсел к ней и обнял за плечи. — Я хотел вас избавить от всего этого, но подумал, что если ваш отец заболел, вы бы захотели…

Пибоди неожиданно выскочил из кресла, в котором сидел, и закричал с изумлением и яростью, удивившей всех:

— Да как вы смели! Губернатор Ферчайлд, как вы могли подвергать свою племянницу такому риску?! Я не нахожу слов!… Я настаиваю на немедленном возвращении в Риз-Сити и… если…

— Повернуть состав на одном полотне, пастор, — сказал О'Брейн почти безразличным тоном, — весьма мудреное дело.

— И потом, пастор, — возмущенно зарокотал губернатор, — за кого вы нас принимаете? За самоубийц или за дураков? Поезд везет медикаменты, которых хватит, чтобы справиться с любой эпидемией. И мы, разумеется, останемся в вагонах, пока доктор Молине не объявит, что с холерой покончено.

— Доктор! — Марика схватила Молине за руку. — Вы — врач. Но ведь и у врачей столько же шансов заразиться, как у любого другого человека?

Молине отечески похлопал широкой ладонью по изящной руке девушки.

— Только не у меня, мисс. Я уже болел холерой и выжил. Теперь у меня к ней иммунитет.

Неожиданно заговорил Дикин.

— Где вы подцепили холеру, доктор?

Все посмотрели на него с удивлением. Каким-то образом считалось, что преступникам, как детям, можно присутствовать, но нельзя разговаривать. Пирс хотел было что-то ответить, но Молине жестом остановил его.

— В Индии, — ответил он. — Там же я и изучал эту болезнь. А почему вы спросили?

— Обычное любопытство… А когда это было?

— Восемь лет назад. И все же, почему вас это интересует?

— Я кое-что смыслю в медицине.

— Хватит, — резко сказал Пирс арестованному и повернулся к Клермонту. — Полковник, сколько человек умерло в форте Гумбольдт?

Полковник ответил, как всегда, четко и авторитетно:

— По данным, которые мы получили шесть часов назад, из гарнизона в семьдесят шесть человек умерло пятнадцать. И мы не знаем, сколько всего больных. Доктор, у которого огромный опыт по этой болезни, считает, что число заболевших должно составить от двух третей до трех четвертей всего гарнизона.

— Следовательно, форт могут защищать только пятнадцать человек?

— Что-то около того.

— Какой удобный случай для Белой Руки! — воскликнул Пирс. — Если бы он знал!

— Вы имеете в виду кровожадного вождя паютов? — спросил О'Брейн, а когда шериф кивнул, майор продолжил: — Если Белая Рука узнает, почему форт находится в таком бедственном положении, он будет обходить его за сотню миль. — О'Брейн мрачно улыбнулся. — Извините, я не пытался быть остроумным.

— А мой отец? — срывающимся голосом спросила Марика.

— О нем ничего не известно.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что знаю не больше вашего.

— Пятнадцать детей господних обрели вечный покой. — Голос Пибоди звучал, как из гробницы. — Хотелось бы мне знать, сколько еще несчастных уйдет от нас до рассвета?

— Вот на рассвете и узнаем, — сухо сказал Клермонт.

— Каким образом?

Большинство присутствующих удивленно посмотрели на полковника.

— У нас есть портативный телеграфный аппарат. Мы подключимся к проводам, которые тянутся вдоль полотна дороги и свяжемся с Риз-Сити. И можем связаться даже с Огденом.

Девушка встала и повернулась к Клермонту.

— Я устала. Не по вашей вине, господа… Хотя вести у вас и недобрые. — Она направилась к проходу в купе, но увидела Дикина и повернулась к Пирсу: — А этому бедному человеку так и не дадут ни еды, ни воды?

— Вы бы повторили эти слова, мэм, — Пирс говорил с презрением, которое относилось к Дикину, — при родственниках погибших во время пожара в Лейк-Кроссинге! На его костях еще много мяса, с голоду не сдохнет!

— Но, надеюсь, вы не оставите его связанным на всю ночь?

— Именно это я и собираюсь сделать, — заявил Пирс. — Я рискну развязать его только утром.

— Утром?

— К тому времени мы достаточно углубимся во враждебную территорию, и он не отважится бежать. Белый, в одиночку, без оружия, без коня — не проживет среди паютов и суток. Даже двухлетний ребенок найдет его по следам на снегу, не говоря уже о том, что он может погибнуть просто от холода.

— Выходит, он будет лежать так и мучиться всю ночь?

— Он убийца, поджигатель, вор, шулер и, ко всему прочему, трус. Вы избрали для сочувствия недостойный объект.

— Но закон гласит — человек невиновен, пока его вина не доказана. Вы же, как мне кажется, уже осудили его и готовы повесить на первом удобном дереве! Покажите мне хотя бы одну статью закона, которая разрешала бы обращаться с человеком, как с дикой собакой!

Марика повернулась, так что подол ее длинного платья задел сидящего на полу Дикина, и ушла. О'Брейн, чтобы поддержать старого приятеля, проговорил с деланной тревогой: