Луис Ламур - Как был покорен Запад

Ночь, и дальнее зарево в небе… откуда, интересно? Над головой сияли звезды, где-то, не очень далеко, лаяла собака. И больше никаких звуков, только поскрипывало седло и цокали копыта лошади. Воздух был прохладный и, кажется, донесся запах реки.

Клив Ван Вален знал, что он трижды дурак. С чего вдруг он кинулся за этой девушкой, которая, может, вовсе и не появится здесь? Разве он не слышал, как она сказала, что не поедет в Калифорнию? Правда, когда законник упомянул про золото, она заинтересовалась… и он тоже.

Клив внимательно взглянул на себя, как бы со стороны, и то, что он увидел, ему вовсе не понравилось — зрелый мужчина, который провел четырнадцать, а то и пятнадцать лет своей жизни за карточным столом, кинулся вдруг искать девушку просто потому, что она получила в наследство золотоносный участок. И зачем? Затем, что надеялся жениться на ней и завладеть этим участком и тем, что он дает.

В его прошлом немного было такого, чем стоит гордиться, но и ничего такого, чего надо стыдиться; но если он действительно сделает то, что собрался… довольно постыдное дело он задумал. Если, впрочем, это дело вообще выгорит… вот тут-то и появляется сомнительная карта в его колоде — ведь Лилит не проявила к нему ни малейшего интереса.

Она посмотрела на него, увидела, в какой он компании, и с той самой минуты перестала замечать. Вот это его и грызло больше всего.

От этой мысли ему стало стыдно, а потом накатило раздражение. Да что он, мальчишка зеленый, что ее невнимание так его задело за живое? Женщины его любили, женщины его ненавидели, некая девица пыталась даже убить его — но ни одна не оставалась к нему безразличной.

Так что же так тревожит его? Неужели опасение, что это золото может проплыть мимо носа?

Из-за нее он уже потерял сотню долларов, из-за одной-единственной юбки… и он собирался вернуть свое. Так он сказал себе — и безбожно соврал. Он хотел попробовать жениться на Лилит Прескотт не из-за этой сотни и не потому, что полюбил ее — нет, ему даже не нравились женщины такого типа — а просто потому, что во всем прочем он потерпел неудачу, и ему не осталось ничего другого, кроме как подыскать себе теплое местечко раньше, чем он станет слишком стар для этого. А когда человек вынужден принять такое решение, не очень-то это приятный момент…

Но как, Господи Боже, найти ему одну девушку на атом бескрайнем Западе? Даже если это такая девушка, как Лилит Прескотт?

А найти ее необходимо. В кармане у него лежат три двадцатидолларовые золотые монеты, лошадь, на которой он едет, его собственная. В кобуре на поясе у него револьвер, сзади за седлом, в скатанном одеяле немного одежды — и это все. У него нет винтовки, нет никакого опыта жизни на границе цивилизации и, в конечном счете, никаких оснований, чтобы ехать на Запад.

Он внезапно, повинуясь минутной прихоти, связал свое будущее с этой девушкой и ее наследством; а что еще оставалось ему делать?

Он даже не знал наверняка, что она поедет этой дорогой — знал только, что она бросила работу и растворилась в воздухе. Но, если принять во внимание это неожиданное наследство, то такое предположение вполне правдоподобно. Вокруг Индепенденса и по соседству с этим городом собирались люди, которые отправлялись на запад в фургонах и верхом. Здесь они собирались, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему долгому путешествию.

Неожиданно для себя Ван Вален выехал на вершину пригорка и в изумлении натянул поводья. Перед ним до самой реки протянулась широкая равнина, и посреди этой равнины лежал городок, сияющий огнями, хотя уже давно перевалило за полночь. Но удивил его не сам город, не то, что он был освещен в такое позднее время — удивили его лагерные костры вокруг.

Вокруг на невысоких холмах разместились стоянки и казалось, будто под каждой звездой на небе горит свой костер на земле. Куда ни глянь, ночь расцвечивалась огнями, поблескивающими и приветливыми.

С самого детства слышал он рассказы о людях, отправившихся на запад, разговоры о тех, кто собирался туда, но никогда, даже в самых безудержных фантазиях, не мог он вообразить такого всеобщего исхода. Должно быть, они здесь собирались не одну неделю. Несомненно, самые рисковые уже двинулись через прерию, раскинувшуюся на западе, но совсем недавно, самое большее — несколько дней назад.

Часом позже он подъехал к кузнице Боба Уэстона. В городке имелись и другие кузнецы, но эта была самая большая, самая бойкая, и она служила центром притяжения для путников, собирающихся на запад, местом, где назначались встречи, где сбивались караваны фургонов. Здесь всегда толпились люди. И здесь он решил начать свои поиски…

Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела кузнецов. Здесь работали одновременно два десятка людей — ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли железные части для фургонов. И все это — среди ночи!

Мимо проехал очередной фургон. Женщина на сиденье держала на руках плачущего ребенка, рядом с фургоном шел мужчина с палкой в руках и погонял волов. Пусть на волах — но они все же ехали на запад.

Неожиданно чья-то рука легла на его стремя.

— Неужели это вы? Вы едете на запад?

Это был Гейб Френч.

— Да вот подумываю. А вы?

— Выезжаю завтра с компанией Роджера Моргана, у меня четыре фургона. Если решитесь ехать, найдите меня, прежде чем обращаться к кому-нибудь другому. Мне пригодятся лишние руки.

— Я огляжусь сперва.

Гейб Френч поднял руку и заторопился прочь своей странной, косолапой походкой. Клив посмотрел ему вслед.

— Да, паренек, — сказал он, обращаясь к своему коню, — этот человек справится. Пока мы с тобой будем привыкать, он уже завладеет половиной Калифорнии.

Под фонарем на другой стороне улицы какой-то человек раскидывал карты — играл с желающими в три листика. Клив присмотрелся — это был Канада-Билл.

Клив поехал дальше вдоль улицы. Он видел, как загружают фургоны и отгоняют подальше в прерию. Куда ни глянь, повсюду кипела работа — и повсюду шли разговоры. Никогда в жизни не слышал он, чтобы столько людей одновременно разговаривали об одном и том же, одними и теми же словами. Все в один голос вели разговоры о тропе, о том, какие фургоны лучше, о волах, о лошадях, о мулах. Рассуждали об индейцах, о фортах, которые ставят на тропе военные. Повсюду царило возбуждение, чтоб не сказать — экстаз… эти люди были вовлечены в грандиозное приключение, небывалое переселение под магическим сиянием слова «Запад». Это слово звучало, как «Сезам, откройся!» — и открывало фантастическое будущее.