Луис Ламур - След Кайова

Две недели ушло у меня на строительство первой комнаты, и когда она была готова, мы переехали туда, хотя я и Том продолжали спать снаружи под открытым небом.

Ломом, а потом взрывчаткой, я расчистил каждую пядь земли в пределах ружейного выстрела из нашего дома, для точной стрельбы измерив шагами расстояние до разных объектов. Используя природные трещины в холме, построил крытый проход к стойлу и загону внизу.

К тому времени как мы наняли нашего первого работника, мексиканского ренегата, бежавшего из-за границы, строительство второй комнаты нового дома уже подходило к концу. Старая хижина превратилась в кузницу. Был готов и каменно-саманный загон. Между делом мы собрали стадо в тридцать голов племенного скота, которое держали на лугу.

Мексиканец первым заметил команчей. Отряд из дюжины воинов беззаботно скакал привычной дорогой, не ожидая никого встретить.

В тот момент, когда их заметил мексиканец, они тоже увидели его и открыли стрельбу. Он повернул лошадь и бешено погнал ее к ранчо. Индейцы пристрелили лошадь, но ему удалось спрыгнуть невредимым и прикончить одного из них, когда воины перезаряжали оружие, стоя над ним. Но тогда уже мы с Кэйт вступили в бой и прикрывали его отступление к дому.

Это была первая из девяти стычек с индейцами в тот год, и нам пришлось отвести место под кладбище для павших воинов. К концу года на нем уже поднялось семь холмиков, и индейцы время от времени навещали их — иногда поутру мы находили их следы. Каждая могила метилась победным колышком или оружием убитого. Периодически мексиканец пересекал Рио-Гранде и после одного из таких походов не вернулся. Мы так никогда и не узнали о судьбе этого хорошего человека.

К концу второго года с нами трудились уже четверо ковбоев, и среди них Краснокожий Майк. Кэйт нашла его на тропе к Соломенному Дому, когда он выбирался из реки. Он страдал от трех пулевых ран трехлетней давности.

Мы принесли его домой, залечили раны, и он остался. Майк никогда не пытался объяснить их происхождение, а мы не спрашивали. В то время подобный вопрос в этой стране относился к разряду неприличных.

Тогда на нашем кладбище покоилось уже тринадцать индейцев, и мы стали редко встречать их вокруг. По крайней мере, апачей.

Апачи оставили нас в покое, после того как я выручил Альвино, окруженного с четырех сторон команчами в Пойнт-Гап. Его лошадь погибла, и они оставили его без воды на едва прикрытом кустарником склоне с тремя патронами и дюжиной стрел. Он был у них в руках — это знали как они, так и он сам.

Краснокожий Майк и я направлялись на юг, перейдя через Торнилло-Крик, а Пойнт-Гап-Хиллс оставался у нас справа. Мы собирались остановиться на ночлег возле ручья, текущего у основания Пуллиам-Блаф, когда до нас донесся звук первого выстрела. Через минуту раздался еще один.

Альвино предпринял отчаянную попытку прорваться, но она провалилась. Мы подоспели как раз вовремя, и я сразу же узнал его необычную походку, так как часто играл и дрался с ним в Сьерра-Мадре, когда был пленником. Сын апача и пленной мексиканки, он вскоре стал лучшим воином племени. Еще мальчишкой сломал ногу, она неправильно срослась и была короче здоровой.

— Индейские разборки, — прокомментировал увиденное Краснокожий Майк. — Не стоит вмешиваться.

— Это Альвино, — сказал я, — он был моим другом, когда мне нужен был друг. Мой долг отплатить ему добром.

Мы ввязались и отбили его, а когда он увидел меня и узнал, где я живу, набеги апачей на ранчо «Тамблинг Б» прекратились.

Такого не свойственного индейцам благородства я предвидеть не мог. Несмотря на мексиканскую кровь, Альвино с головы до ног оставался индейцем. Мы дали ему лошадь и поскакали обратно на ранчо, где я подарил ему пони из нашего собственного, хоть и небольшого, одомашненного табуна.

Команчи по-прежнему не давали нам терять бдительность, так что спокойная жизнь нам не грозила. Думаю, в некотором смысле апачи считали меня за своего, по крайней мере, за воина, и гордились моими победами, считая своим учеником.

Всего несколько месяцев прошло после того, как закончилась война между Штатами, когда я появился в лагере Кэйт Ланди и сделался ее старшим работником. И только почти через десять лет мы заявили о собственности на полмиллиона акров пастбищных земель и наше клеймо на тысячах голов скота по всей стране.

Но в некоторых отношениях я знал Кэйт не лучше, чем при нашей первой с ней встрече.

Однажды, через несколько недель после того, как я отбил Альвино у команчей, она спросила меня:

— Что ты сказал про меня апачу? Я слышала, как он тебя спросил.

— Он хотел знать, ты моя женщина или нет.

Последовала продолжительная пауза, и наконец она спросила еще раз:

— И что же ты ему ответил?

— Я ответил, что это так. Он не понял бы другого ответа.

Она опустила глаза.

— Нет… нет, думаю, ты ошибаешься.

Много воды утекло с тех пор, но моя память хранила все в мельчайших подробностях. Размышляя над этим сейчас, я не приблизился к разрешению моей проблемы. Но воспоминания об Альвино натолкнули меня на мысль о том, как апачи подошли бы к решению задачи с поездом, начиненном пятьюдесятью головорезами. Они непременно проникли бы в поезд, когда его пассажиры спали, и неожиданно напали бы. Решение самое простое, но, но словам Фланагана, здесь не было удобного места, чтобы на ходу незаметно проникнуть в поезд. Говорил ли он правду? Или только предполагал, что такого места нет?

Фланаган, безусловно, настроен дружески. Я верил в его искренность. Но он работал на железной дороге и должен был защищать ее интересы.

На нашем месте апачи залегли бы в засаде, дождались момента, когда все враги покинут поезд, и неожиданно напали бы на них, равномерно распределившись между станцией и салуном.

Поднявшись, я обошел все вокруг. Для внезапного нападения укрытия хватало: старая конюшня, сам салун, вагоны на запасном пути, стога скошенного на лугу сена.

Когда я вернулся, Галардо, Мэйсон и Д'Артагэ спали на полу, завернувшись в свои одеяла. Фланаган собирался уходить.

— Ирландец, — подошел я к нему, — ты ведь не станешь телеграфировать на соседнюю станцию, чтобы предупредить тех людей, правда?

— Мистер, это ваша война — не моя. Вы сами в нее ввязались. Если ваши действия не связаны с нанесением ущерба железной дороге или пассажирам, меня это не касается.

— Касается ли это лысоголовых?

— Когда они покинут поезд, — ответил он, — я перестану нести за них ответственность. Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь кому-нибудь из них.

— Если тебе когда-нибудь вздумается стать ковбоем, приезжай на ранчо «Тамблинг Б». Мы всегда найдем для тебя место.

Он ушел, и я не стал его задерживать. Мегари стоял в дозоре, а Роди Линч присоединился к нашей компании. Им нечего было сказать, но я знал, что волновало каждого. Они хотели знать, каковы наши планы, а я пока ничего определенного не мог им сказать.