Луис Ламур - След Кайова

Он посмотрел на меня.

— Ты думаешь, все так просто? Переступи закон один раз — всего однажды — и нет больше закона. Мне придется весь сезон, каждую ночь, не выпускать из рук оружия. Если одному можно, чем хуже остальные?

Мы оба сидели нахмурившись, понимая, что разговор закончен и закончен бесплодно. Однако расходиться не спешили, зная, что стоит нам разойтись, все мосты будут сожжены, и лишь горький дымок грядущих неприятностей останется между нами.

— Джон, прошу тебя, уступи.

— Не могу. Но даже если бы и мог, то Макдональд не позволит. Поверь, Кон, он несгибаемый человек. Кремень.

Во рту у меня пересохло, осознавая неловкость ситуации, я не знал, куда девать руки. На столе стояла бутылка виски, но пить не хотелось. Спиртное никогда не решало проблем и не делало их проще.

— Джон, если мальчишка все же пойдет в северный квартал… — Его холодные глаза сверлили меня насквозь. — Если он пойдет, то что?

— Я пойду вслед за ним.

Нескончаемую минуту мы смотрели друг на друга, и каждый знал, что означает этот момент. Джон Блэйк был начальником полицейского участка, и его репутация напрямую зависела от твердости и бесстрашия. Он мастерски владел оружием, но использовал его лишь в исключительных случаях, никогда никому не угрожал и не чванился, не хватался за ручку кольта, чтобы не вытащить его из кобуры, и не доставал кольт из кобуры, чтобы не выстрелить. А уж выстрелив, укладывал противника наповал.

За пятнадцать лет службы в военизированной охране на перегонах «Уэлс-Фарго» и начальником полицейских участков ковбойских поселений Джон убил одиннадцать человек. Но среди них не было ни пьяных забияк, ни ищущих признания юнцов. Он справлялся с ними по-другому.

Блэйк достаточно обо мне знал, чтобы оценить принятое решение. В то время — хотя я никогда не искал себе такой репутации — меня считали более быстрым стрелком, чем Вэс Хардин, и самым опасным противником.

— Мне будет очень жаль, — сказал Джон просто, и, насколько я его знал, он говорил искренне.

— Мне хотелось бы иметь такого сына, как Том Ланди, хотя по возрасту я еще не гожусь ему в отцы.

Он кивнул в знак признания того, что данная оценка достаточно высока и, подумав, спросил:

— Неужели ты не сможешь удержать своих ребят, Кон? Я слышал историю, как какие-то парни вырезали целый город на Западе, но не верю ей, потому что в городе, где семьдесят процентов жителей прошли войну, а девяносто — участвовали в стычках с индейцами, такое невероятно. Теперь об Эроне Макдональде — не нужно его недооценивать. Он холодная рыбешка, но с крепкими нервами, и если решит, что мне одному не справиться, человек пятьдесят, отличных стрелков, встанут за моей спиной. У тебя же, думаю, наберется всего пятнадцать.

Конечно же, он прав. Если ребята решат пойти с Томом, кровавой бойни не миновать. Горожанам придется туго, но от наших парней мало что останется.

— Посмотрим, что получится, — вздохнул я.

Бармен проводил меня взглядом, и на его лице читалось неприкрытое беспокойство. Он волновался за свою семью. Кто станет заботиться о безопасности семьи бармена или еще кого-то во время жестокой бойни, которая назревала?

Оказавшись на улице, я минуту постоял на солнце.

Выход оставался один: немедленно увести команду из города и перегнать стадо.

Кэйт ждала меня в гостинице, и уже кое-что слышала. Мы нашли тихий уголок в большом полупустом фойе и сели.

— Что он сказал?

— Никаких исключений для Тома. Но я его понимаю. Он не хочет приоткрыть дверь даже на полдюйма. — Потом я передал ей слова Джона о Линде Макдональд и добавил: — До меня не доходит, зачем девушке откалывать подобные шуточки?

Кэйт молчала, и я ждал, поскольку знал, что там, где дело касалось человеческих отношений, здравого смысла ей не занимать.

— Возможно, она ненавидит мужчин… а скорее всего, она обожает своего папашу.

— Как это? Объясни!

— Иногда, сама того не понимая, девушка подходит к парням с той же меркой, как и к своему отцу. Вероятно, ей доставляет удовольствие наблюдать, как они улепетывают от него. Для нее такая своего рода игра — надежная проверка превосходства отца.

— Кэйт, а как наши дела с Хардеманом?

— Предложил двадцать два доллара за голову, но, думаю, согласится на двадцать пять.

— Уступи ему. Нужно поскорее убираться отсюда.

Она быстро взглянула на меня.

— Что, так серьезно?

— Если Том отправится в северный квартал, я пойду за ним.

— И ты будешь драться с Блэйком?

— Может так случиться.

Она встала.

— Пойду к Хардеману. — Кэйт медленно пошла к двери, но остановилась. — Том тебя послушает, Кон. Поговори с ним. Объясни, какой серьезный оборот принимает дело.

Я пообещал, не будучи уверенным, что смогу переломить ситуацию. На нас накатывалось нечто большее, нежели неприятности от нежелательного свидания парня с девушкой. Вновь возникал давний кровавый конфликт эпохи Гражданской войны. Девять из моих ребят и родственники большинства остальных сражались на стороне конфедератов. Все, кроме меня, были выходцами из Техаса.

В каком-то смысле я тоже мог считать себя их земляком, поскольку мои родители похоронены в Техасе, и этот край давал мне кров дольше, чем любое другое место в Америке.

Везде: на улице, в салунах, игорных домах, лавках и конюшне — мне встречались люди, либо воевавшие на стороне конфедератов, либо в прошлом яростные аболиционисты, подобно Макдональду. Даже Джон Блэйк служил в разведке Федеральных войск.

Горькие воспоминания о минувшей войне давали о себе знать. Даже в самом Техасе полиция Дэвиса обращалась с коренными жителями, как с людьми второго сорта, и чувство обиды глубоко проникло в их сердца.

Погонщиков из Техаса по большей части не интересовало, что происходило в северном квартале. Такие закрытые кварталы существовали в каждом городе на маршруте перегона скота, и никто из погонщиков не видел в таком делении ничего оскорбительного для себя. Ковбои приезжали в город весело провести время, их интересовали салуны и притоны. Остальное никого не касалось.

Жизненные принципы, которые защищал Джон Блэйк, вовсе не выглядели несправедливыми, и никто, кроме случайного воинствующего пьянчуги, не считал себя вправе обсуждать их. Но Том Ланди явно не вписывался в рамки устоявшегося порядка.

Тома очень любили в нашей команде, и каждый видел в нем своего младшего брата. Их радовало, что, повзрослев, мальчишка стал настоящим мужчиной и всегда поступал, как подобает джентльмену. Он объезжал самых диких и непокорных лошадей, никто не мог с ним сравниться в бросании лассо, работал наравне с другими погонщиками и получал столько же, сколько они. Том не пил спиртного, и никто не осмеливался его за это упрекнуть.