Майн Рид - Смертельный выстрел

— Но не поступаете ли вы неосторожно, облекая его таким полным доверием? — продолжал молодой медик. — Вы, надеюсь, извините меня за это замечание?

— О, конечно, — отвечал Дюпре с искренностью. — Но почему же вы считаете меня неосторожным, мистер Вартон? Разве вы имеете какое-нибудь подозрение в честности Фернанда?

— И не одно. Прежде всего этот человек внушил мне антипатию с первого раза, а так как я никогда раньше его не видел и не слышал о нем, то, стало быть, ничто не могло вооружить меня против него. Легко можно впасть в ошибку, если станешь судить по одному внешнему впечатлению, и я никогда не позволил бы себе поддаться этому влиянию, если бы кое-что другое не заставило меня убедиться, что ваш слуга не только негодяй, но, может быть, хуже вора.

— В самом деле? — воскликнули единодушно вокруг стола и каждый попросил объяснения.

— Ваши слова очень важны, доктор, и мы с нетерпением ожидаем, чтобы вы объяснили их, — сказал полковник Армстронг.

— Извольте, — отвечал молодой доктор, — я вам скажу, что побудило меня составить такое неблагоприятное мнение о Фернанде, и вы можете делать какое угодно заключение. Вчера около полуночи мне пришла фантазия прогуляться по степи. Закурив сигару, я отправился. Не могу сказать в точности, до какого места я дошел, но знаю, что большая сигара докурилась почти до конца, когда я подумал о возвращении. В эту минуту я услышал явственно шум человеческих шагов. Случайно я находился тогда под деревом, так что меня было не видно. Я увидел человека и узнал в нем доверенного слугу мистера Дюпре. Он шел от брода, где, как вам известно, нет никакого жилья; это, впрочем, нисколько не поразило бы меня, если бы я не заметил, что когда этот человек проходил мимо меня, по направлению к дому, то не шел прямо по дороге, а пробирался между окаймляющими ее деревьями. Бросив сигару, я последовал за ним так же осторожно. Вместо того, чтобы выйти спереди, он обошел сад сзади, где вдруг я потерял его из виду. Добравшись до места, где он исчез так таинственно, я увидел отверстие, в которое он, без сомнения, и прошел. Вот вы и объясните все это.

— Что скажете вы об этом сами, Вартон? — спросил Дюпре. — Продолжайте и скажите нам свое мнение.

— Собственно говоря, я не знаю, что думать об этом. Признаюсь, я не могу объяснить поступков этого человека, которые, согласитесь сами, были очень странны. Как я уже вам сказал, этот ваш всеобъемлющий гений не понравился мне с первого раза, и теперь я, более чем когда-либо, расположен не доверять ему. Несмотря на это, я не могу придумать, что он делал ночью в степи. А вы?

Никто не мог угадать. Странное поведение Фернанда, засвидетельствованное Вартоном, было для всех загадкой. Действительно, это обстоятельство вызывало на серьезные размышления. Многие пытались объяснить его, но ни одно из высказанных предположений не казалось правдоподобным.

Если бы по соседству находился поселок интеллигентных людей, то можно бы было предположить, что слуга Дюпре возвращался оттуда, а вошел таинственно потому, что было поздно и что он боялся выговора от господина; но таких соседей не имелось.

С другой стороны, если бы слышно было, что по соседству бродят враждебные дикари, можно было бы объяснить странное поведение этого человека, разумеется, неуспокоительным образом для рассуждавших.

Но так как они не видели диких и не слышали о них ни во время пути в Сан-Сабскую миссию, ни по прибытии в нее, и так как знали, что южные команчи — единственные индейцы, которых можно здесь встретить, находились в мире с техасским правительством, то и ночная прогулка и скрытность Фернанда не могли иметь к ним отношения.

Наконец, поведение его оставалось для всех присутствовавших загадкой, требовавшей объяснения.

Прекратив этот разговор, собеседники продолжали попивать бордо, закусывать конфетами и щелкать орехи, сорванные в саду миссии, и повели речь о предметах более приятных.

— Какими, однако, сибаритами были эти старые испанские монахи! Посмотри, как они устроили этот сад. Эти скамейки под тенью деревьев, эти фонтаны, которые должны быть так хороши во время действия. Несмотря на все то, что можно сказать по поводу нравственности святых отцов, надобно сознаться, что у них было много вкуса при выборе места для садов. Вообще они любили роскошь.

Так говорила Джесси, обращаясь к сестре, проходя с нею по саду бывшей миссии в то время, как мужчины, сидя за столом, беседовали о Фернанде.

Встав из-за стола, обе девушки, у которых в тот вечер не было гостей женского пола, не ушли в мрачную гостиную, а отправились на вольный воздух, увлеченные блестящим лунным светом.

— Что касается до их наклонности к сибаритству, то я об этом не могу ничего сказать, — проговорила Елена, — но видно, что они любили плоды, так как у них тут большое разнообразие фруктовых деревьев.

И она осмотрелась вокруг. Здесь были фруктовые деревья всех почти пород: апельсинное, лимонное, манговое, гранатное, персиковое деревья и более свойственные северному климату грушевое, яблоневое, абрикосовое, сливовое, вишневое.

— Так как почти все эти деревья до одного — нетехасского происхождения, то, стало быть, их выписывали в свой сад люди, которые любили, что называется, пожить в свое удовольствие.

— Тем лучше для нас, — весело отвечала Джесси. — Из всех этих душистых цветов выйдут со временем вкусные плоды. Ах, Елена, ведь это будет великолепный сад, когда вычистят аллеи и исправят фонтан. Луи обещал мне сделать это по окончании посева. Не правда ли, тогда это будет настоящий рай?

— А мне он больше нравится в этом диком состоянии: я предпочла бы, чтобы он оставался как есть. Мне нравится эта запущенность.

За этими словами последовал вздох из самой глубины сердца.

— Как ты можешь говорить так, сестрица? — отвечала Джесси. — Ведь из того, что мы прибыли в Техас, не следует, что мы сделались дикарками, жили бы в пустыне и ничего бы не возделывали. Нет, надобно, чтобы Луи снова привел в порядок этот пустынный сад и окрестные поля. Да, он сделает это, когда мы женимся, если не прежде.

На это Елена отвечала вздохом, еще более глубоким и болезненным. Она не могла не сравнить своего жалкого положения с блестящим положением младшей сестры. Луи Дюпре был фактически хозяином всего окружавшего; ему принадлежало все, хотя, надо отдать ему справедливость, креол из любезности уступил будущему тестю управление всем хозяйством. Но, кроме этих двух хозяев, была еще личность, которой не смел ослушаться молодой плантатор, которая вела обоих на шелковых помочах, казавшихся крепче железной цепи. Это была его невеста, золотистые волосы которой были ему дороже всего золота, привезенного им в Техас.