Джеймс Купер - Зверобой

Несколько минут Юдифь молча смотрела на него, потом бросила взгляд на опустевший замок.

— Итак, мы оставляем эти места, — сказала она, — и притом в такую минуту, когда нет здесь никаких опасностей. После происшествий этих дней, без сомнения, у индейцев надолго отпадет охота беспокоить белых людей.

— Да, за это можно ручаться. Что касается меня, то я не имею никакого намерения возвращаться сюда в продолжение всей войны, потому что гуроны, надо думать, не забредут сюда до той поры, пока их внуки или правнуки будут еще слушать рассказы о поражении их предков на берегах Глиммергласа.

— Неужели вы так любите бурную тревогу и пролитие крови? Я была лучшего о вас мнения, Зверобой! Мне казалось, что вы можете сыскать свое счастье в скромном доме с любимою женой, которая сама будет нежно любить вас, предупреждая все ваши желания. Казалось мне, вам приятно было бы окружить себя здоровыми и ласковыми детьми и заботиться о их воспитании с нежностью отца, для которого правда дороже всего на свете.

— Какой язык, какие глаза! Что с вами сделалось, Юдифь? Право, взоры ваши, кажется, еще яснее, чем слова, выражают вашу мысль. В месяц, я уверен, вы могли бы испортить самого лучшего солдата во всей колонии.

— Неужели я в вас обманулась, Зверобой? Стало-быть, война для вас дороже всяких семейных привязанностей?

— Понимаю вас, Юдифь, но вы то, кажется, не совсем ясно представляете мой образ мысли. Вероятно, теперь я могу назвать себя воином в прямом смысле этого слова, потому что я сражался и побеждал. Этого довольно, чтобы заслужить между делаварами имя воина. Не отрицаю, у меня есть наклонность к этому ремеслу, но я не люблю проливать человеческую кровь. Я не людоед, Юдифь, и не имею страсти к битвам; но, по моему мнению, оставить военное ремесло тотчас же после битвы — почти то же, что избегать поступления на военную службу из опасения сражений.

— Разумеется, для женщины не может быть приятным, если ее муж или брат позволит себя обижать, не стараясь защитить себя и ее; но вы, Зверобой, уже прославились на военном поприще, потому что победа над гуронами главным образом принадлежит вам. Теперь прошу вас, выслушайте меня терпеливо и отвечайте мне с полною откровенностью.

Юдифь остановилась. Щеки ее, за минуту до того бледные, как полотно, покрылись ярким румянцем, и в глазах ее заискрился яркий блеск. Затаенное чувство придало необыкновенную выразительность всем ее чертам.

— Зверобой, — сказала она, — не время и не место прибегать теперь к разным уловкам, чтобы замаскировать свою настоящую мысль. Я хочу без малейшей утайки раскрыть перед вами все, что лежит на моей душе. Прошло только восемь дней, и я узнала вас настолько хорошо, как-будто прожила с вами десятки лет. Мы, конечно, не должны быть чужими друг для друга после стольких опасностей, испытанных и перенесенных вместе на одном и том же клочке земли. Знаю, найдутся люди, которые могут перетолковать в дурную сторону мои слова; но я надеюсь, что вы будете судить великодушно мог поведение по отношению к вам. Мы не в колонии, и нас не окружает общество, где один принужден обманывать другого. Надеюсь, вы меня поймете так, как я думаю.

— Очень может быть. Вы говорите ясно и так приятно, что можно слушать вас без всякой скуки. Продолжайте!

— Благодарю вас, Зверобой! Вы меня ободряете. Не легко, однако, девушке моих лет забыть все уроки, полученные в детстве, и высказывать открыто все, что лежит на ее сердце.

— Отчего же, Юдифь? Женщины так же, как мужчины, могут и должны откровенно высказывать свои мысли. Говорите смело, чистосердечно, и я обещаю вам полное внимание.

— Да, вы услышите, Зверобой, чистосердечную исповедь моей души, — отвечала Юдифь, делая усилие над собою. — Вы любите леса и, кажется, предпочитаете их всем удовольствиям шумной городской жизни, не так ли, Зверобой?

— Вы не ошиблись. Я люблю леса точно так же, как любил своих родителей, когда они были живы. Вот это место, где мы теперь, могло бы удовлетворять всем требованиям моей натуры.

— Зачем же оставлять это место? Оно не принадлежит здесь никому, кроме меня, и я охотно передаю вам свои права. Будь я королевой, все мои владения принадлежали бы вам так же, как и мне. Скажу больше: нет на свете жертвы, которой я не принесла бы для вас, Зверобой. Что же? Воротимся в этот замок с тем, чтобы не оставлять его никогда более, до конца жизни…

Последовало продолжительное молчание. Юдифь закрыла лицо обеими руками и заплакала. Зверобой смотрел на нее с величайшим изумлением и обдумывал сделанное предложение. Наконец он ответил, стараясь по возможности придать своему голосу мягкое выражение:

— Юдифь, вы не обдумали ваших слов. Вы слишком потрясены последними событиями, и едва ли понимаете, что делаете. Считая себя круглою сиротою, вы напрасно торопитесь приискать человека, который мог бы заменить для вас мать и отца. Это — важный шаг в жизни, и он требует большой обдуманности.

— Я обдумала его слишком хорошо, и никакая власть, никакая человеческая сила не в состоянии заставить меня переменить свое решение, потому что я уважаю вас, Зверобой, от всего моего сердца.

— Благодарю вас, Юдифь! Но я не могу и не хочу принять вашего великодушного предложения. Вы забываете все свои преимущества передо мною и, очевидно, думаете в эту минуту, что весь свет заключен для вас в этой лодке. Нет, Юдифь, я — слишком хорошо понимаю ваше превосходство и потому никак не могу согласиться на ваше предложение.

— О, вы можете, Зверобой, очень можете, и никто из нас не будет иметь ни малейших поводов к раскаянию! — с живостью возразила Юдифь, не думая больше закрывать свое лицо. — Все вещи, которые принадлежат нам, солдаты могут оставить по пути, и мы, возвращаясь из крепости, найдем возможность перенести их в замок, потому что в этих местах не будет никакого неприятеля, по крайней мере в продолжение этой войны. Вы же продадите в крепости ваши кожи и накупите необходимых для нас вещей. Я со своей стороны, перебравшись в замок, уже никогда не возвращусь в колонию, уверяю вас в этом моим честным словом. Единственное мое желание — принадлежать вам и быть вашею женой, и чтобы доказать вам, Зверобой, всю мою привязанность, — продолжала Юдифь с очаровательною улыбкою, которая едва не обворожила молодого охотника, — я тотчас же по возвращении в наш дом сожгу и парчевое платье, и все драгоценные безделушки, которые вы сочтете неудобными для вашей жены. Я люблю вас, Зверобой, люблю нежно, искренно, и еще раз повторяю, что единственное желание мое — быть вашею женой.

— Вы прелестны, Юдифь, очаровательны, и этого, конечно, никто, у кого есть глаза, не будет оспаривать. Нарисованная вами картина чрезвычайно приятна воображению, но, к несчастью, план ваш не может быть приведен в исполнение. Забудьте, прошу вас, все, что вы говорили, и отправимся поскорее на противоположный берег. Перестанем об этом думать. Если угодно, можете считать, что я ничего не слыхал, и вы ничего мне не говорили.