Макс Брэнд - Бандит с Черных Гор

Для шерифа это был жестокий удар. Посерев лицом, он воскликнул дрожащим голосом:

— Дюк?!

— Собственной персоной, — ответил Дюк весело.

Шериф принялся пожимать плечами, чтобы выиграть хоть немножко времени и прийти в себя. Потом он шагнул вперед с протянутой рукой. С усилием он раздвинул губы в улыбке, слегка при этом искривив нижнюю.

— Джон Морроу, — торжественно произнес он, — что бы там про вас ни говорили сегодня люди, в глазах закона вы пока чистый человек, с незапятнанной репутацией. Поэтому я рад в момент вашего возвращения приветствовать вас в нашем городе и выразить по этому поводу самую искреннюю уверенность в том, что ваше поведение будет исключительно спокойным.

Рука его, на которую Дюк не обратил ни малейшего внимания, упала вдоль тела. Дюк смотрел ему прямо в глаза, с тем странным, оскорбительным презрением а спокойным упрямством, благодаря которому он получил свое нынешнее имя. Шериф отступил назад, мучительно наморщив лоб:

— Похоже, я ошибся в предварительной оценке ваших намерений, Морроу?

Дюк улыбнулся ему в ответ, продемонстрировав два ряда ослепительно белых, сверкающих зубов, о которых он заботился не меньше, чем о кончиках пальцев, с помощью которых, сдавая карты, обеспечивал себе средства к существованию.

— Вы просто не в состоянии ошибаться, шериф, — произнес Дюк. — Я вовсе не собираюсь устраивать здесь массовые беспорядки. Я несу вам мир, люди!

Шериф зафиксировал на неопределенно долгий срок торжественное выражение лица и с достоинством кивнул головой.

— Однако вопреки моим благим намерениям, — продолжил Дюк, — кое-кто в городе хочет лишить меня возможности спокойно и честно отдыхать ночью после упорных дневных трудов, причем лишить не только меня, но и ряд других жителей города. Не так ли, шериф?

Шериф уклонился от ответа, принявшись скручивать сигарету.

— Присаживайтесь, — сказал он после того, как Дюк отказался от предложенного табачка.

Дюк вежливо взял стул за спинку и устроился на нем чуть подальше, в самом уголочке. По крайней мере тут никто не смог бы обойти его со спины или проследить за его движениями сквозь оконное стекло. Шериф с большим вниманием наблюдал за его хитроумным маневром. И вдруг неожиданно, усевшись напротив Дюка, произнес:

— Морроу, сколько вам лет?

— Сэр, меня нисколько не злит, когда люди называют меня просто Дюк, — небрежно вымолвил он. — Не надо мучиться и выговаривать это ужасное имя — Морроу. Значит, сколько мне лет? Достаточно, чтобы участвовать в выборах президента.

— Да, я полагаю, столько годочков вам уже исполнилось. — Шериф улыбнулся, впав после этого действия в некоторое раздумье. — Боже, так ведь оно и есть! Вы совершенно правы!

— В ваших устах признание моего возраста звучит как присяга средней степени важности, сэр, — сказал Дюк.

— Совершенно верно, — не замедлил с ответом шериф. — Однако, Дюк, сколько человеческих жизней на вашем счету за последние семь лет?

— Вы хотели сказать — за четыре года? — поправил его Дюк. — Последние три года я, вообще-то, не жил.

И тут он так улыбнулся шерифу, что тот нервно затянулся и выбросил перед своим лицом густую дымовую завесу. Он чувствовал себя несколько спокойнее в этом призрачном сизом укрытии.

— Неужели там было настолько плохо? — спросил шериф. — А я всегда полагал, что там с вами обращаются, в общем, пристойно. Разве вам не сократили срок на целый год?

— Совершенно верно. Начальник тюрьмы простил мне год, — ответил Дюк. — Но разве в принципе возможно хорошее отношение к заключенному? Четыре стены, окружающие тебя, знаете ли, не очень-то могут развеселить человека.

Шериф пожал плечами и поерзал на стуле.

— Я думаю, вы правы, — произнес он. — Особенно трудно там было именно вам, человеку, который наслаждался свободой так, как никакой другой средний гражданин этой страны; естественно, вам было там исключительно тяжело.

— Эти три года показались мне тридцатью годами воздержания, — спокойно проговорил Дюк. — Вот и все мои тамошние ощущения.

Он наклонился вперед и снял шляпу:

— Посмотрите! — И голова его оказалась в круге света, источаемого керосиновой лампой.

Шериф глянул и пришел в ужас. Черные волосы Дюка были густо посыпаны солью ранних седин. И сейчас, когда Дюк поднял лицо почти к самой лампе, шериф заметил, что годы оставили свой след не только в морщинках, но и в самом выражении лица. Этого ему хватило; он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул и откашлялся. Беседа начинала действовать ему на нервы. Что нужно от него Дюку? К чему это деланное смирение? Куда подевался его взгляд, полный огня, его оскорбительный смех, его слова, бичующие собеседника? Только улыбка осталась прежней — печальной, суровой, непроницаемой, холодной.

— Я хотел бы, — сказал Дюк, — чтобы все поняли меня, чтобы смогли во всем разобраться.

— Дюк, я вас внимательно слушаю!

— Я хочу навсегда покончить с прежним образом жизни.

— О!

— Я завязал, шериф. Я хочу начать абсолютно мирную жизнь.

Шериф кивнул головой:

— От души надеюсь, Дюк, что вам повезет!

— Значит, вы не верите, что я хочу этого? Или вы думаете, что не сдержу собственного слова? Шериф, внутренне я изменился в гораздо большей степени, чем это демонстрирует моя внешность!

— Значит, вы изменились?

Тут шериф поднялся с ощущением несколько большей уверенности и внимательнее всмотрелся в своего ужасного собеседника. Нет, в самом деле, ведь могли же льву подрезать когти и вырвать клыки? Почему бы и нет?

— Я полностью переменился, — повторил Дюк.

— Я совершенно уверен, что именно так оно и есть. Вы собираетесь вернуться на ранчо Картера?

— Сначала хотелось бы повидать Линду, — пробормотал бывший каторжник, поднял голову и улыбнулся. — Нет, я действительно хотел бы увидеть Линду! — Он посмотрел прямо в глаза шерифу. — Я хочу, чтобы она сама сказала мне, что следует предпринять в первую очередь.

Дюк обратил внимание, что шериф почесывает щетину на подбородке, а мысль его неуловимо начинает ускользать в сторону.

— Значит, вы все-таки не разлюбили девушку?

— Ну конечно же нет! — Дюк вскочил со стула и изменившимся голосом спросил: — А почему, собственно, я должен был это сделать?

— Да нет, никаких причин к тому вроде бы нет, — процедил шериф сквозь зубы, как будто кто-то сунул ему под самый нос револьверный ствол. — Я думаю, что в данном случае вообще никаких причин не существует!

— Сэр! — горячо воскликнул Дюк, постепенно теряя выдержку и бледнея. — Вы намереваетесь сказать мне что-то важное?

— Вовсе нет, Дюк, — вымолвил несчастный шериф, в Душе которого шел бой между отвагой и трусостью.