Макс Брэнд - Дорогой мести

Он вопросительно поднял глаза на мужчину за стойкой, но тот ответил ему таким хмурым и злобным взглядом, что Джонни не осмелился и слова сказать. Поэтому спокойно и методично добрался до дна миски и опустошил кувшин до последней капли. Потом минутку посидел в оцепенении с полузакрытыми глазами, словно объевшаяся змея, заглотившая за один раз недельный запас провизии. Наконец встал и отнес миску к стойке.

— Мне бы хотелось заплатить вам, но у меня ничего нет, кроме ножа, — сказал он.

Хозяин харчевни, не взглянув на него, молча смел грязную посуду со стойки и промолчал. А поскольку к нему уже устремился поток посетителей, требующих, чтобы их накормили, Джонни вышел на улицу.

Где это он читал, что гостеприимство на Диком Западе не добродетель? Гостеприимство там в порядке вещей.

Но все равно юный Джонни был тронут. Поросшие лесом горы больше не казались ему такими сокрушающе дикими и странными. Проявление доброты сделало его сильным перед лицом природы.

Он не мог заплатить деньгами, но с тупым упрямством решил, что хозяин харчевни не должен считать его обычным попрошайкой. Поэтому зашел за здание харчевни и нашел то, чем мог бы его отблагодарить, — штабель бревен и козлы с кучкой опилок под ними. Верхний слой опилок был совсем свежий и желтый, а нижние слежались под дождем и стали почти коричневыми.

Итак, само провидение послало ему знак. Он взял одно бревно, оттащил его к козлам и водрузил на перекладину. Затем отыскал пилу. У нее были огромные неровные зубья, она оказалась двуручной, предназначенной для двоих сильных мужчин, и мало подходила для одного мальчика. Рядом валялся глиняный кувшин с отбитым горлом, в котором находился свиной жир, который соскребли с кожуры окорока для смазки боковой поверхности пилы.

Джонни посмотрел на руки. Волдыри полопались и очень саднили. И все-таки, обернув одну ручку пилы носовым платком, он схватился за нее, приступил к работе.

Стертые ладони, в конце концов, не так уж сильно болели. Но когда он в первый раз потянул пилу, то понял, что все его мучения еще впереди, — полотно ее было слишком тяжелым, а зубья слишком глубокими.

Однако с переменным успехом мальчик приспособился и к этому.

Главное было найти удобное положение. Полотно пилы следовало тащить осторожно, чтобы оно не дрожало, не шаталось из стороны в сторону и не вылезало из щели, которую зубья уже выдолбили в бревне.

Помочь в этом деле могли только смекалка, твердая рука и натренированный глаз. И Джонни воспользовался всем этим. Ведь он не в первый раз держал в руках пилу, хотя конечно же не такую огромную. Ему казалось, что он попал в страну великанов, где сам уменьшился в размерах и становился все меньше и меньше, пока наконец не приноровился довольно умело справляться с огромным инструментом.

Мальчик взял себя в руки, собрался, нашел наиболее удобное положение, и движения его стали точными, ритмическими. Он неотрывно смотрел вдоль полотна пилы, словно вдоль дула пистолета. Вот тогда отпиленные куски стали отлетать от бревна с завидной регулярностью и скоростью.

Между тем солнце палило все жарче. Около полудня его колени начали подкашиваться от усталости. Тогда он распластался на спине в тени дерева, раскинув руки в стороны, и так полежал в течение получаса. Потом поднялся, снова приступил к работе и пилил до тех пор, пока не хлопнула черная дверь харчевни. Джонни оглянулся и увидел женщину, которая смотрела на него с нескрываемым любопытством.

Она была высокая, в платье из набивного ситца, когда-то синем, а теперь выцветшем почти до белого цвета, изначальный рисунок ткани был еле виден местами. Она стояла, уперев руки в бока, в позе судьи, судьи жестокого, с лицом хмурым и угрюмым. Ее неприветливое выражение навело мальчика на мысль, что эта женщина как-то связана с угрюмым мужчиной за стойкой в харчевне.

— Кто велел тебе пилить дрова? — требовательно спросила она.

— Я подумал, что их не мешало бы распилить, — ответил мальчик и, оглядев довольно большую гору распиленных бревен, еле заметно улыбнулся, гордясь собой.

— Теперь их вряд ли можно будет использовать для строительства, — ядовито заметила женщина.

— Матерь Божья! — воскликнул мальчик. — Вы хотите сказать, что они предназначались не для печки, а для строительства?

— Разве ты не видишь, какие ровные бревна?

— Да, д-да-а-а. — Джонни Таннер стал заикаться. — Теперь, когда вы об этом сказали, я вижу, что они действительно очень ровные.

— И все почти одинаковой длины?

— Да. — Сердце его затрепетало, он был готов провалиться сквозь землю. — Догадываюсь, я вам здорово навредил. Я сделал глупость…

— Еще какую! — согласилась женщина. — Натворил бы ты бед, если бы бревна и в самом деле предназначались для стройки. Но это не так. Они пойдут в печь. И все-таки ты мог бы сначала спросить.

— Вы хотите сказать, что эти бревна предназначены на дрова? — уточнил Джонни.

— Ага. Ты сэкономил отцу полдня работы. Вот что ты сделал. Подойди-ка ко мне.

Он подошел.

— Покажи руки, — скомандовала она.

Мальчик повиновался.

— Что такое ты делал? — удивилась женщина. — Эти волдыри от пилы?

— Нет, только частично.

— Пойди вымой руки и возвращайся ко мне.

Он вымыл руки, накачав ледяной воды из колодца. Ладони перестали саднить, а когда обмыл водой горящие огнем запястья, то чуть было не застонал от облегчения. Потом подошел к высокой женщине, ждущей его у черного хода в дом. Его все еще одолевали сомнения, но он чувствовал, что она не такая грубая, как кажется.

Женщина помахала ему рукой, позвав за собой, и он вошел в кухню, где находилась огромная плита, заставленная горой кастрюль, котелков и сковородок.

— И за сколько завтраков ты менял свой ножик? — спросила женщина.

— Мэм? — не понял мальчик, глянув на нее честно, но с любопытством.

Он так устал, что природная смекалка подвела его. Икры ног сводило судорогой, на плечи всей тяжестью навалился вес его тела.

Женщина ответила на его взгляд хмурым прищуром.

— Ничего. Может быть, и нет… Ну давай сюда твои руки.

И налила на его ладони какую-то жидкость. Руки мальчика обожгло словно огнем. Боль почему-то ударила в голову, но Джонни сцепил зубы и вытерпел. Даже слегка улыбнулся.

Женщина тем временем смотрела на него с торжествующей издевкой, которая постепенно сменилась на удовлетворенные кивки и удивление.

— Усаживайся. Ты знаешь, что уже полдень? Разве в тех местах, откуда ты, работают целый день, не прерываясь, чтобы поесть?

Он скромно уселся в уголке. Вкусный запах пищи висел в воздухе. Ему казалось, что завтрак он съел очень давно. Даже мог бы поклясться, что вот уже несколько дней у него и крошки во рту не было. Женщина поставила перед ним небольшой столик и заставила его восхитительной едой. Ее хватило бы для двоих мужчин, но апофеозом всего был огромный бифштекс, в меру прожаренный.