Макс Брэнд - Игрок

Все, что было хорошего в Генри Роланде, его честность, доброта, великодушие — все исчезло в мгновение ока, словно кто-то дунул на огонек, и тот погас. Он снова увидел себя на том далеком футбольном поле: вот он рвется вперед, сметая все на своем пути, пробиваясь к самой цели. Энергичный, не знающий преград, он уже ощущает на своей голове корону, венчающую победителя, как вдруг тонкая гибкая фигура в синей футболке с защитными кожаными нашивками на плечах и локтях прорывает атакуемую им линию с другой стороны, а потом — сокрушительный удар и всепоглощающая темнота. История повторяется, говорил себе Роланд, Коркоран уже однажды разрушил его надежды, может быть, он собирается сделать это еще раз?

— Коркоран! — воскликнул он.

— Значит, ты о нем слышал?

— Кто же о нем не слышал!

— И что же ты слышал?

— Этого я сказать не могу.

— Но ты должен, Генри. У тебя такой таинственный вид, что я могу подумать все, что угодно. Ты должен мне сказать.

— Мне очень жаль.

— Ты хочешь меня рассердить, Генри? Мне обязательно нужно, чтобы ты мне все о нем рассказал.

— Дорогая моя, ты же не можешь требовать, чтобы я плохо говорил о твоих друзьях?

Она перевела дыхание:

— Неужели все так плохо?

— Да уж, картина получается не слишком красивая.

— Если уж ты зашел так далеко, то должен сказать все до конца. А что до дружбы, так я видела его всего один раз.

Генри вздохнул с облегчением. Однако прежде, чем он заговорил, она добавила как бы про себя, но вслух:

— Впрочем, когда он уходил, мы действительно стали друзьями. Ты прав, Генри. Я не должна слышать о нем ничего плохого в его отсутствие, когда он не может себя защитить.

Это было слишком. Несмотря на самообладание, на все принятые благоразумные решения, Генри Роланд больше выдержать не мог. Он взорвался:

— Боже мой, Кейт, что ты говоришь! — выкрикнул он. — Вы с ним — друзья?! Да это же самый обыкновенный картежник, больше того, дешевый шулер!

— Ну вот, — прошептала она. — Ты и сказал то, что хотел. А теперь ты должен это доказать, Генри.

— Он так много для тебя значит, что ты рассердилась, когда я сказал о нем правду?

— А ты хочешь, чтобы я вынесла человеку приговор, не выслушав того, что он скажет в свою защиту? Это… это нечестно.

Тон, которым это было сказано, заставил Генри по-настоящему встревожиться. Дело оказывалось более серьезным, чем он предполагал. Как удалось Коркорану завоевать доверие девушки в такой короткий срок — всего один день и вечер, — когда он сам был так занят другими делами?

— Говорю тебе то, что слышал от сотни других людей, — сказал он. — То, что знают в городе решительно все. Коркоран? Да его имя гремит по всей округе. Его фатовство, многочисленные проделки, жульничество в картах, его невыносимая наглость и бесстыдство. Как это случилось, Кейт, что ты до сих пор ничего не слышала о его так называемых подвигах?

— Ты считаешь, что он безнадежен? Что он — пропащая душа?

— Конечно! Но при чем тут пропащая душа? Да он сам соблазнит, кого хочешь, он настоящий дьявол. Вот тебе вся правда про Коркорана.

Он понимал, что переступает границы дозволенного; знал, что поддается первому по-настоящему преступному порыву, который им овладел, и втайне испытывал грешную радость оттого, что ему поддался.

— Коркоран? Говорю тебе, нет во всей горной пустыне более бесчестного имени, чем это.

Китти Мерран надолго задумалась. Он ожидал ее испуганных и удивленных восклицаний, ожидал, что она расстроится, и ее спокойствие немало его встревожило. А она как бы взвешивала в уме все, что только что услышала от него.

— По крайней мере, — неожиданно сказала она, — мне кажется, ты прав в одном: я думаю, он мог бы стать настоящим негодяем.

— Но я говорю не о возможностях в будущем, а о свершившемся факте.

— Понимаю. Но не кажется ли тебе, Генри, что, если его энергию повернуть в правильном направлении, он может в будущем стать вполне порядочным человеком, каким бы скверным и испорченным он ни был в прошлом?

Роланд махнул рукой в темноте:

— Ну знаешь, то, что ты говоришь, не что иное, как сказки. Неужели ты хочешь сказать, что поверила в этого негодяя?

— Поверила. — Она начала сердиться. — Короче говоря, я считаю, что с этого момента он будет другим человеком.

— Почему же это?

— Вот увидишь.

— Скажи, по крайней мере, чего следует ожидать?

— Прежде всего, ты больше никогда не увидишь его за карточным столом.

— Боже мой, Кейт! Хотел бы я знать, кто внушает тебе эти вздорные мысли.

— Ты говоришь так, словно я сама вообще ничего не понимаю.

— Не волнуйся, пожалуйста.

— Я очень стараюсь. Но ты меня оскорбляешь, Генри, это действительно так. Пожалуйста, позволь мне… — Она замолчала, стыдясь того, что позволила вовлечь себя в этот спор.

— Прости меня, дорогая, — смущенно сказал Роланд, — я не собирался так говорить. Но подумать только: Коркоран, и не играет в карты, — это же просто смешно. Ты можешь себе представить рыбу, которую вынули из воды? Именно так будет чувствовать себя он. Говорят, что этот дьявол счастлив только тогда, когда ему удается разорить и лишить покоя других людей.

— Слишком сильно сказано. Уверена, тебе будет неприятно, если кто-нибудь услышит и повторит твои слова.

— Уверяю тебя, я готов повторить свои слова где угодно. Я пойду к Коркорану и скажу ему все, что о нем думаю. Я… я…

— Замолчи!

— Кейт, ты сводишь меня с ума! Ты… Коркоран… у меня не укладывается в голове.

— Успокойся, успокойся! Я уже все забыла. Не надо так волноваться по пустякам.

— Скажи мне только одно.

— Нет, больше ни слова. Сначала подумай над этим хорошенько. Утро вечера мудренее.

— По крайней мере скажи мне, почему ты так уверена, что он перестанет играть?

В конце концов, причины, заставившие ее это утверждать, были достаточно смехотворны, и она теперь отлично это понимала: случайно оброненные слова случайного знакомого, которые она приняла за чистую монету. Однако, как многие гордые люди, она не желала ничего выдумывать и опиралась только на правду. А если над ее легковерием будут смеяться, что ж, пусть себе смеются.

— Он сам мне об этом сказал. Сказал, что собирается покончить с картами. Коркоран ведь не таясь признался в том, что он профессиональный игрок.

Из груди Роланда вырвался хриплый стон.

— Что же заставило его тебе это обещать?

Она молчала, благословляя небо за то, что было темно и он не видел, как покраснело ее разгоряченное лицо. Еще час назад она об этом не задумывалась. Но теперь вдруг поняла, насколько странно и удивительно, что этот картежник так с ней разговаривал. Тут она внезапно приняла сразу два решения: во-первых, она пришла к выводу, что с ее стороны было весьма глупо вообще слушать его и тем более верить ему; и во-вторых, дала себе слово, что вообще больше не будет никогда верить ни одному мужчине, если Коркоран не исполнит данного ей обещания. Приняв с чисто женской логикой эти весьма противоречивые решения, она устремила взгляд в темноту.