Макс Брэнд - Игрок

— Он, наверное, считает, что меня стоит только поманить деньгами, и поэтому достал пачку денег и предложил мне сто долларов. Я не очень хорошо понимал, что делаю, и только поэтому взял деньги и положил их в карман. Тогда он сказал, что остальное я получу, когда дело будет сделано. Тут я заявил ему, что никогда не пойду на то, чтобы напасть на другого человека. А он пришел в ярость и пригрозил, что в таком случае не выпустит меня живым из этой комнаты, чтобы я не мог никому рассказать об этом деле.

— Жалкий пес! — вскричал Коркоран, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.

— Он набросился на меня и ударил рукояткой своего револьвера, ну и мне, конечно, ничего другого не оставалось, как схватить свой собственный. Я стал звать на помощь, и…

— Мы слышали, как ты вопил, — ответили ему с десяток голосов, в то время как рассказчик смотрел через комнату на Коркорана.

— Ради самого неба, шериф, — сказал тот, очевидно более рассерженный, чем встревоженный, — неужели вы поверите этим небылицам? Неужели я стал бы нанимать этого дурня, который больше похож на бабу, чем на мужчину, чтобы он напал на такого человека, как Генри Роланд? Да Роланду только пальцем достаточно пошевелить, чтобы свернуть ему шею и выбросить собакам!..

Шериф хмуро кивнул. По растерянному его лицу было видно, что он ничего не может понять из того, что происходит.

— Но он же пытается вас убедить, — перебил Коркорана Дорн, отчаянно стараясь добиться своего, — убедить в том, что я напал на человека, который известен здесь как самый опасный стрелок во всей нашей приграничной округе. Положим, я недостаточно храбр, чтобы напасть на Роланда, но как же тогда я осмелился покуситься на Томаса Коркорана?

Шериф даже привскочил на месте, до того его поразил этот довод Дорна.

— Черт меня побери! — пробормотал он. — Это верно. Как я раньше об этом не подумал? Коркоран, что ты на это скажешь?

Однако и Коркоран был так изумлен, что не мог вымолвить и слова. Он понимал: эти люди, которые собрались здесь теперь и слушали все это, словно члены импровизированного жюри, готовы не только вынести приговор, но и немедленно привести его в исполнение. Это соображение, в дополнение ко всему, что было сказано ранее, свидетельствовало далеко не в его пользу.

— Ребята! — неожиданно суровым голосом обратился к остальным один их шахтеров. — Что бы там на самом деле ни случилось, сдается мне, один из этих двоих заслуживает того, чтобы его вздернули. Я готов предоставить для этого дела веревку, и ни цента за нее не возьму.

— Да-а, — протянул Нолан. — Я знаю этого Дорна давно и не помню, чтобы кто-нибудь видел у него такую сумму денег — целых сто долларов. А он сейчас утверждает, что они у него есть. Он ведь не говорил нам, что Коркоран успел отобрать у него эти деньги назад. Дорн, я хотел бы посмотреть на эти денежки.

— Верно! — подхватили остальные. Ведь это, в конце концов, было прямое доказательство, на основании которого они могли принять решение.

— Джентльмены! — хрипло воскликнул Дорн, дрожа от радости. — Благодарю небо за то, что мне позволено доказать мою правоту! Вот эти деньги!

И, выхватив из кармана пачку долларов, он помахал ею в воздухе.

Наступил момент — так часто случается в зале судебного заседания, когда защита стойко и мужественно отражает нападки обвинения и когда свидетели обвинения не могут сдвинуться с места, поскольку обвиняемый решительно отрицает свою вину. И вдруг в каком-нибудь укромном уголке обнаруживается некто, кто доселе по каким-то причинам опасался представить свои свидетельства перед публикой и судьями. И в какой-то момент этот некто наконец выходит вперед.. Его приводят к присяге. Он становится перед судьей и присяжными и быстрыми доходчивыми словами, сильными своей правдой, с неоспоримой несомненностью доказывает вину подсудимого. Каждое его слово неотвратимо приближает обвиняемого к тюрьме или каторге. Наконец рассказ окончен, дело сделано. Даже перекрестный допрос бесполезен, и защитники, поникнув головой, садятся на свои места, признавая, что глупо и бесполезно пытаться пробить каменную стену. Дальнейшее разбирательство только укрепило бы позиции обвинения против клиента — его могут повесить, вместо того чтобы приговорить к длительному тюремному заключению.

Именно так обстояло дело и с Коркораном. Он приводил множество доводов, однако у него не было веских доказательств, если не считать валяющегося на полу револьвера и шишки на голове Дорна, так что предъявленная пачка купюр явилась решительным и окончательным свидетельством того, что правда наконец была установлена.

Это было не такое уж значительное обстоятельство, однако именно в этот момент оно оказалось решающим. Известно, что когда идет жестокое сражение между двумя армиями, блестящая атака горстки всадников может послужить причиной паники сначала целой роты, за ней — полка, и вот уже вся армия поворачивает и бежит, гонимая страхом. Нечто подобное произошло с появлением этих денег.

Шериф медленно поднялся со своего кресла и стоял, уставившись на пачку. Он протянул руку; в эту руку ему вложили кипу бумажных купюр, которая зашевелилась словно живая от порыва ветра, ворвавшегося вдруг в комнату через окно. И казалось, в мире в этот момент не было ничего более существенного, чем просто смотреть на эти деньги.

— Вот оно что, — медленно, словно с трудом, проговорил Нолан. — Бог свидетель, но я бы в жизни не поверил, что человек, подобный Коркорану, способен на такое дело. Мне думалось, что нынче вечером его могут обвинить только в таких вещах, которые совершает человек слишком умный и ловкий для своего же собственного блага. Я был уверен, что он честный человек. Но вот перед нами эти деньги. Семьдесят, восемьдесят, девяносто — сто долларов купюрами, джентльмены, именно столько, сколько говорил Дорн.

Он медленно обернулся к Коркорану.

— Шериф, — тот невольно сильно побледнел, — вы должны признать, что это только косвенное доказательство…

— Не понимаю мудреных названий, да и твоих громких слов, — холодно сказал Нолан. — Я не законник. Все, что мне известно, это факты. Вот передо мной целая сотня фактов. Я держу их в руке. Я их чувствую. Я получил их от Дорна, а он утверждает, что получил их от тебя.

— Шериф, где ваш всегдашний здравый смысл? Подумайте, разве эти деньги не могли быть получены от людей, которые наняли его, чтобы он избавил их от меня?

— Ну… знаете, — проговорил шериф с некоторой горячностью. — Я никогда не говорил, что я такой уж умник. Но люди утверждают, что здравым смыслом меня Бог не обделил. Или ты считаешь, что я совсем дурак?

— Шериф… — попробовал было снова Коркоран, однако понял, что говорить что-либо бесполезно.