Макс Брэнд - Наемник

Толпа взревела, когда точно в геометрическом центре дощечки засияло солнце.

Но это было только начало. Шесть остальных попаданий должны оказаться на одной линии с первым, иначе доска не переломится, и каждое должно отстоять от соседнего как можно дальше, но при этом и перекрываться.

— Пришел твой час, Билли!

И снова револьверный выстрел поглотил последние слова, на этот раз дыра в центре заметно расширилась. Второе отверстие слегка перекрывало первое и находилось на одной линии. Такая стрельба, может, и снилась кому-нибудь из присутствующих, но видеть подобное… Все крики стихли. Пока револьвер в руке Билли продолжал громыхать, исчезло даже само время.

Линия света ширилась влево и вправо от первоначальной пробоины. Но Уильям Кемп смотрел в другую сторону. Как ни странно, он полностью сосредоточился на лице стрелявшего. О, это лицо! На губах юноши играла улыбка решительного презрения, если можно такое сказать. Он откинул назад голову и слегка выпятил челюсть, его глаза вспыхивали при каждом выстреле, как будто пуля входила в тело заклятого врага.

Прозвучал шестой выстрел, и, только увидев бесновавшихся зрителей и услышав их безумные радостные возгласы, Кемп неохотно перевел взгляд с лица Буэла на доску.

Она была разрезана пополам прямо над вершиной столбика. Каждая пуля сделала свое дело точно в соответствии с расчетом. Невозможное стало возможным.

Кемп снова повернулся к Буэлу, уже спокойно забивавшему барабан новыми патронами. И почему-то это порадовало Кемпа больше, чем искусство стрелка.

— Похоже, — произнес он тоном поздравляющего, — для тебя, сынок, нет ничего невозможного.

Билли сунул оружие в кобуру и только потом повернулся к Кемпу, хмуро ответив:

— Это зависит от того, где я нахожусь, мистер Кемп.

Очевидно, он желал обидеть. Но Кемп только кивнул, никак не отреагировав на выпад. В его глазах промелькнуло почти мальчишечье веселье.

— Ну а теперь лошадка. Полагаю, она уже оседлана? Старый добрый Воронок ждет тебя, Буэл.

— Он вон там, — указал Буэл на грозного мустанга, которого вел мальчишка-конюх.

Ужасный Воронок, конь-убийца, выглядел нежным, как божественный ягненок, пока кто-нибудь не садился в седло. Сейчас он стоял, сонно опустив голову и прядая ушами, как будто купание в лучах утреннего солнца доставляло ему наибольшее удовольствие.

— Да, — радушно воскликнул Кемп, — это именно он! Желаю удачи, Буэл. Сегодня Воронок, кажется, довольно спокоен.

Билли уже затягивал пояс, и его ответ прозвучал вполне серьезным:

— Этот конь выглядит действительно довольно опасным. Судя по его виду, худших лошадей я до сих пор не встречал.

Его серьезность отрезала как ножом изобилие чувств толпы. Люди двинулись в сторону мустанга, и Билли Буэл не спеша последовал за ними. Теперь он не сводил глаз с новой цели, как не сводил глаз с доски с того момента, как ее прибили к столбу. По дороге он остановился возле коновязи у входа в отель и провел рукой по шее гнедой лошади.

Этому великолепному животному исполнилось не более трех лет. Его изящное тело казалось вылепленным точной рукой скульптора — с такой же заботливостью, как ювелир украшает камнями самые дорогие часы, если уж говорить точнее. Мощная грудь, покатые плечи, крепкий корпус, охваченный подпругой, — все свидетельствовало о силе, способности нести вес и выполнять тяжелую работу, а также о выносливом сердце и сильном дыхании. Ноги лошади, черные ниже колен и поджилок, напоминали кованое железо и соответствовали его прочности. В руках опытного и мудрого всадника это дивное создание природы наверняка могло творить чудеса.

Кемп оценил кобылу одним взглядом знатока. Затем принялся наблюдать за человеком и за лошадью. Они действительно стали друзьями. Едва почувствовав ладонь на своей шее, гнедая повернула голову и уткнулась бархатной мордой в грудь своего товарища. Он похлопал ее второй рукой, и, словно удивляясь, почему хозяин не садится в седло, кобыла подняла голову, тихо заржала, легко топнув передней ногой.

Билли Буэл с улыбкой поговорил с ней, однако его взгляд так и остался прикованным к грозному и костистому Воронку, безмятежно нежившемуся на солнце. Юноша как будто прощался с кобылой и в последний раз напоминал себе о ее вере, нежности и большом сердце, прежде чем рискнуть жизнью в попытке покорить самого непокорного из ее сородичей. И Уильям Кемп следил за этим прощанием, обеспокоенно покусывая губы.

Затем последовало последнее похлопывание по изящной морде, последнее поглаживание выгнутой дугой шелковой шеи, и Билли шагнул в сторону угрюмого мустанга. Сразу же его остановили напутствия горожан.

— Дай себе шанс, сынок, — зашептал старый Перкинс, первый из подошедших. — Не стоит торопиться. Подожди до полудня, пока солнце не начнет припекать. Оно обязательно изгонит дьявола из этой бешеной лошади, здешнее солнце. Утром даже старая кляча в коррале может доставить тебе пяток веселых минут, но после обеда любая лошадь теряет резвость. Используй время, Билли, и у тебя будет шанс. И не забывай — этот конь сбросил Келли. Не обольщайся, что он выглядит сонным. Как раз такие лошади напоминают мулов. Они думают. А думающая лошадь — сущий черт.

Раздавались и другие голоса, но Билли с печальной улыбкой ответил:

— Джентльмены. Я не собираюсь искать себе лишних проблем. Нет, я люблю действовать наверняка, но этот старый вороной конь не изменит своего нрава и после полудня. В его сонных глазах горит огонь. Его никто еще не объездил. И он не собирается быть объезженным. Он будет драться до последнего удара сердца. И… — Билли замолчал. Его грустные глаза обвели толпу и остановились на Уильяме Кемпе. — Вопрос не в том, чтобы покорить Воронка, — сказал он толпе, но на самом деле его слова относились только к Кемпу. — Потому что его нельзя покорить. Вопрос стоит по-другому: либо я прикончу его, либо он — меня. Это не испытание наездника — это убийство, так или иначе. И я говорю — пусть будут прокляты те, кто заводят подобные споры!

Он клацнул зубами во время последних слов, и в его глазах загорелся дьявольский огонь, полыхнувший в сторону Кемпа. От такого явного вызова толпа поморщилась и расступилась, образовав проход, между ними двумя, проход, который легко сгодился бы и для пули, а не только для человека.

Но Кемп, очевидно, и не думал обижаться Он смотрел на молодого человека с каменной серьезностью, склонив голову и оперевшись подбородком о кулак. Если бы ни обстановка, то можно было бы сказать, что он напоминает судью, сидящего на скамье и готового объявить приговор. В его больших глазах не наблюдалось ни веселья, ни злобы, ни предчувствия, только мудрость старости, не имевшая никакого выражения. Более того, казалось, он поставил себе сомнительную задачу — проникнуть в самую душу юноши, стоявшего перед ним.