Макс Брэнд - Остаться в живых

— Исчезни, братишка, — потребовал он. — Мальчуган разговаривает сейчас со своим адвокатом, и он имеет право потолковать без свидетелей.

Тюремщик молча пожал плечами и побрел куда-то, насвистывая и позвякивая связкой ключей.

— Ты — крутой, да? — ухмыльнулся мне тонкогубый. — Так могу тебя уверить, в здешних краях — чем круче яйца, тем скорее лопается скорлупа!

— Кто ты такой и что тебе нужно? — спросил я.

Сдвинув шляпу еще дальше на затылок, он важно изрек:

— Я представитель защиты.

— Чьей защиты?

— Твоей.

— Ты — не мой адвокат, — возразил я.

— Представь себе, именно твой, — твердо стоял он на своем.

— С какой стати? — удивился я.

— Меня наняли Порсоны.

В тот же миг все заклокотало во мне от бешенства и омерзения к Порсонам. Как же, они горой стояли за меня, до такой степени беспокоились и хлопотали, что такого скользкого, грязного типа, заносчивого прохвоста, дешевого бездарного адвокатишку наняли для дела, требующего подлинного таланта, глубоких юридических познаний и ораторского искусства, либо же вообще ничего, никакой защиты. Таким образом Порсоны умывали руки от этой истории. Теперь они могли клясться, будто сделали для меня все возможное, наняли адвоката, прямо-таки в лепешку расшиблись.

Я без труда вообразил, как этот прощелыга, стоя перед присяжными, будет добиваться моего освобождения!

Но с другой стороны, только полный идиот откажется от последнего шанса на спасение, как-никак утопающий и за соломинку схватится. Поэтому я спросил:

— Ну, хорошо, каковы же мои шансы? И кстати, как мне тебя называть?

— Зовут меня Сидней Джоунз, — представился крючкотвор. — И не советую так дерзко разговаривать со своим защитником.

— Не я тебя выбрал, — одернул его я. — Но если нет возможности заполучить коня, волей-неволей довольствуешься мулом. Вот такие дела.

Он надвинул шляпу на лоб так низко, что глаза спрятались в ее тени, и со злобой процедил:

— Вижу, мы вряд ли далеко продвинемся, но я обязан выполнять свой долг, даже если ты и дальше будешь вести себя как осел!

Я пропустил этот выпад мимо ушей.

— Каков твой план защиты?

— Чистосердечное признание, — без запинки выдал адвокат.

— В чем?

— В убийстве Джоша Экера.

— Все и так знают, что я его убил. Но любому дураку известно, что Джош два раза выстрелил до того, как я выпустил пулю.

— Да что ты говоришь? — издевательски фыркнул Джоунз. — А тебе невдомек, что один из свидетелей собственными глазами видел, как ты шлепнул парня, прежде чем он вытащил револьвер.

— Этот свидетель — лжец! — заорал я. — Этот аптекарь, этот мошенник с вытянутой физиономией…

Сидней Джоунз резко оборвал меня:

— В этом городе лжецов нет, это относится и к свидетелю обвинения. А как город считает, так оно и есть. Только от него зависит, быть тебе повешенным или нет. Меж тем сейчас все считают тебя виновным.

— Но, — начал было я, — Порсона пригласили сюда и…

— Заткнись-ка лучше! — бесцеремонно перебил меня этот защитничек. — Ты намерен и дальше со мной препираться или прислушаешься наконец к здравому смыслу?

— Продолжай, — любезно разрешил я.

— Ты виновен, потому что так хочет весь город. Мне лично сто раз плевать, виноват ты или нет. Мое дело — спасти тебя от виселицы. А единственный способ добиться этого — заключить сделку с обвинителем, что при нынешнем раскладе чертовски сложно. Пока не могу ничего гарантировать, но, надеюсь, мне удастся его уговорить… Если ты признаешь свою вину, обвинитель, я думаю, согласится ходатайствовать перед судом о помиловании: ну, там молодость, первое нарушение, да еще, быть может, немного спиртного…

— Я ничего не пил, ни капли! — возмутился я.

Джоунз назидательно поднял указующий перст:

— Если я говорю, что ты пил, подтвердишь как миленький. Не ставь мне палки в колеса, и, скорее всего, приткнув небольшую сумму куда следует, я сумею вытащить тебя из петли с двенадцати-четырнадцатилетним сроком.

— Что? С каким сроком? — завопил я, не веря собственным ушам.

— Но-но, спокойнее, — предупредил адвокат.

— Ты говоришь о двенадцати, а то и четырнадцати годах тюрьмы?

— Только кажется, что это много, — просто ты еще мальчишка, а время в твоем возрасте ползет медленно. К тому же за примерное поведение срок могут и скостить. Кто знает, не исключено, что ты выйдешь на свободу через девять-десять лет. Вполне достаточно, чтобы закалиться, созреть и выбросить из головы всю дурь, которой ты набит. Главное — сделать признание. Ты согласен?

Я вытаращил глаза:

— Мне придется сделать его под присягой?

— Ну да, конечно.

— Тогда, — решил я, — я буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, а ты и тебе подобные прохиндеи адвокаты вы все можете убираться…

— Но-но, полегче! — тявкнул Джоунз.

— Ладно, сделай для меня одну-единственную вещь, и это будет стоить твоего веса в золоте, — отмахнулся я. — Пойди и скажи Порсонам, что они — жлобы, скряги и подлые дешевки, что они втянули меня в это дерьмо и оставили плавать в нем как вздумается, послав на помощь никчемного грошового адвокатишку. Вот так. Передай им это слово в слово. И если я еще раз увижу здесь твою поганую рожу, просто съезжу по ней сквозь решетку!

Нелицеприятное объяснение с этим пройдохой адвокатом изрядно облегчило мне душу. Он же в свой черед сдвинул шляпу набок, сунул руки в карманы брюк и мягко, плавно, доходчиво изложил все, что думает обо мне. Мне не раз приходилось слышать, как погонщики мулов самым беззастенчивым образом изрыгают потоки грязных ругательств на глупую головную животину, не справляющуюся с обязанностями, но никогда не слыхал я ничего и отдаленно похожего на то, что истекало с языка Сиднея Джоунза.

Наконец, выдав полный заряд, адвокатишка развернулся и уже через плечо бросил, что меня вздернут выше небес, а он с превеликим удовольствием придет взглянуть, как я болтаю ногами, пытаясь прогуляться по воздуху пешком. С этими словами Джоунз отбыл.

А я остался сидеть, скрежеща зубами, и всякий раз, вспоминая о Порсонах, проклинал их на чем свет стоит.

Однако, немного остыв, я стал все больше склоняться в мысли, что, возможно, имел глупость отшвырнуть руку помощи, протянутую в тот момент, когда меня вот-вот поглотит темная пучина безвестности. И тут появился мистер Мид.

Его привел все тот же тюремщик, но на сей раз Дженкинс остановился поодаль, и я едва расслышал его слова:

— Держитесь от решетки на расстоянии вытянутой руки, мистер Мид. Это все, о чем я вас прошу.

Затем он отступил еще дальше, а Роберт Мид встал передо мной с улыбкой, которая показалась мне не вполне искренней. Он спросил, как я себя чувствую, и я ответил, наверное, именно так, как положено человеку, томящемуся в заключении перед казнью.