Макс Брэнд - Песнь хлыста

— Проклятие! — взорвался дон Томас. — Доротея!

Девушка встала.

— Куда ты собралась? — остановил ее отец.

— К себе.

— Я желаю, чтобы ты оставалась здесь.

— Но это невозможно, ты так несдержан.

— А что прикажешь мне делать? Как я должен все это понимать?

— Да, — подавшись вперед, подхватил дон Эмилиано, — как мы должны все это понимать?

— А так, что Эль-Кид не произнес ни одного бранного слова. А только изысканные испанские выражения, самые поэтические выражения, Эмилиано.

— Надо же, ушел и не взял ничего!.. — повторил дон Томас. — Ты что, хочешь свести меня с ума, Доротея?

— А как он мог еще поступить? — отозвалась девушка. — Ведь он пришел за Марией Меркадо и, как видишь, увел ее.

— Тысяча чертей! — взревел Леррас. — При чем тут Мария Меркадо? Какое отношение она имеет к драгоценностям?

— Он не мог одновременно получить и то и другое. Ему пришлось заключить со мной сделку, а мне — показать ему подземный ход.

— Но что помешало этому грубому животному заткнуть тебе рот и забрать весь ларец?

— Что помешало? — переспросила девушка. — Ты, наверное, забыл песню, которую знают даже пеоны, — слово Эль-Кида дороже золота. К тому же он вовсе не грубое животное.

Дон Эмилиано натянуто хохотнул.

— Мне кажется, ты слегка влюблена в него, Доротея, — хихикнул он.

— Эмилиано! — вмешался дон Томас. — Временами ты говоришь на редкость глупые вещи.

— Прошу прощения, дон Томас.

— Ну ладно! Что случилось, то случилось. Но как бы там ни было, он скрылся вместе со старухой. Когда я подумаю, чем он мог набить себе карманы и что выбрал взамен… Мула, груженного старой каргой! — пробормотал дон Томас.

— Вот на что он способен ради друга, — договорила Доротея.

— Какого еще друга?

— Хулио Меркадо.

— Какой он ему друг? Ничтожный пеон.

— Ну, тогда он освободил Марию Меркадо из-за любви!

— Вот еще! — фыркнул дон Томас.

— Если не для собственного удовольствия, то тогда чтобы порадовать Хулио Меркадо, — продолжала девушка. — Или Эль-Кид из тех, кто способен рисковать собой просто так?

— Он гринго и собака, а у гринго один бог — деньги! — заявил дон Томас.

Под арками колоннады послышались шаги и голос Бенито Халиски известил:

— Сеньор Леррас, этот человек пришел в себя.

— Какой еще человек? — переспросил владелец поместья.

— Рубрис, сеньор.

— Рубрис? А вы уверены, что это Рубрис?

— Почти уверен, сеньор.

— Он может идти сам?

— Он настолько оправился, что вполне способен удрать в горы. Вот еще почему я полагаю, что это и есть тот самый Рубрис.

— Тогда давайте его сюда.

Поклонившись, Халиска исчез.

— Теперь можешь отправляться к себе, Доротея, — заявил Леррас.

— Но я хочу остаться и посмотреть на него, — возразила она.

— Зачем? Это же настоящий зверь, разбойник.

— Он герой, которого пеоны воспевают в своих песнях.

— В каких еще песнях?

— Во всяких. А самая известная из них — о Рубрисе и Эль-Киде.

— Есть даже такая?

— Ее поют пеоны и пастухи в горах. Может, ты слышал? Там есть такие строки:

Будь начеку, о Рубрис! Не спи, хозяин гор!

Он идет на тебя; он — как горный лев:

Его поступь не слышно в ночи,

А глаза светят желтым огнем…

Кто там рядом с тобой? Этот сокол — твой сын?

Оглянись, то Эль-Кид за спиною!

Он возник из ночи и опять в ней исчез,

Уводя за собою и сына…

Кони мчат, кони мчат, кони мчат все быстрей,

Словно вихрем несутся на север.

Рубрис, Рубрис, что ж пули твои не берут беглеца?

Или впрямь они любят Эль-Кида?

Неужель его любят за глаз синеву?

Иль быть может, за крепкие плечи?

Или ловкие сильные руки?

Иль бесстрашное сердце героя?

— Ну все, достаточно! — оборвал дочь дон Томас. — И где ты только наслушалась всякой ерунды о бандитах и гринго?

— Если ты откроешь уши, то сам услышишь эти песни где угодно.

— Стану я слушать, что там бормочут эти презренные пеоны. Однако, насколько мне известно, Эль-Кид и Рубрис — кровные братья?

— Да, но они побратались уже потом, после долгого соперничества. Сначала оба убедились, что в жилах каждого течет настоящая кровь — красная, а не голубая, отец.

— Что ты хочешь этим сказать, Доротея? О чем ты?

— Да так, ни о чем. Просто пересказываю тебе слова песни. Вот еще, например:

Это Эль-Кид идет! Эль-Кид идет!

Я видела его там, на горе.

Ветер ночной прошептал мне о нем;

Койот затаился в норе;

Волки воют в долинах;

И сердце мое взвилось

Как конь на дыбы

И от счастья поет, потому что…

— Все, хватит! — снова оборвал Доротею отец. — Я запрещаю тебе слушать эти дурацкие песенки, такие же низкие и грязные, как пыль под ногами…

— Тогда мне придется затыкать уши! — капризно огрызнулась девушка.

— А вот и он! — воскликнул дон Эмилиано, вскакивая с кресла.

Первыми в патио вошли с полдюжины самых отборных телохранителей Лерраса, вооруженные до зубов. Их грудь дважды перекрещивали патронташи, в руках, как у солдат, были ружья, а на поясе у каждого висело по револьверу. Вся эта сдвоенная шеренга прошла внутрь патио, за нею появились еще двое стражников, которые подталкивали вперед мужчину. Этот был невысокий приземистый человек с плечами атлета, неуклюже, по-медвежьи ступавший на косолапых ногах. От всего его облика веяло какой-то нечеловеческой силой.

Кисти пленного сковывала двойная цепь; за собой он волочил тяжелый свинцовый шар, также прикованный к ноге цепью. За ним следовали еще с полдюжины стражников, среди которых находился и Бенито Халиска.

— Ну вот, ты и увидела это чудовище, — сказал дон Эмилиано. — А теперь тебе лучше уйти. По-моему, приятнее лицезреть тарантула, чем это грубое животное.

— Скажи, Эмилиано, разве может быть друг Эль-Кида чудовищем или грубым животным? — задала вопрос Доротея.

— Значит, ты хочешь остаться? — понял тот.

— Непременно! — заявила она.

Дон Томас восседал в кресле, будто на троне. Он не сразу нашелся, что сказать, потому что этот пленник с плечами великана неожиданно бросился перед ним на колени. Леррас некоторое время наслаждался зрелищем. Он сразу же обратил внимание на то, что голова разбойника забинтована, а обнаженные сильные руки сплошь покрыты синяками и ссадинами. Бандит был бос, его голые ступни казались такими огромными, что вполне могли бы выдержать вес двоих нормальных людей.

— Ты Рубрис, парень? — спросил наконец дон Томас.

— Я из его банды, сеньор, да простит меня Господь и ваше превосходительство, — не поднимая головы, отвечал пленник.

— Я слышал, что Рубрис не склоняет голову даже пред самим дьяволом, — нахмурившись, сообщил Халиске дон Томас.

— Он притворяется, сеньор, — отозвался жандарм. — Этот негодяй хитер как лисица. Думает, что чем покорнее будет себя вести, тем легче проведет нас. Все это сплошное притворство, больше ничего.