Макс Брэнд - Улыбка сорвиголовы

— Он ревнует, — объяснил Денни и провел рукой по мощному торсу животного.

— Он любит тебя, — прошептала девушка. — Тише!

Голоса, звучавшие с улицы, замерли около дома.

— Уходи! — простонала Лу.

— Можно, я приду снова?

— Нет, нет! Да… если ты настаиваешь.

— Завтра вечером?

— Нет, не так скоро. Они устроят здесь ловушку… Но если хочешь, приходи.

— Да, — подтвердил Кадиган. — Очень хочу.

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Она видела, как уходит ее любимый, не сводя с нее глаз, пока темнота не поглотила его окончательно.

Потом Лу подбежала к зеркалу и не узнала в нем собственное раскрасневшееся изумленное лицо и глаза, которые округлились от волнения и тайного страха.

— Он любит меня! — пропела девушка своему отражению и тихо засмеялась. — Любит! Бедный Кадиган!

Луиза не смогла бы объяснить, почему испытывала к нему жалость. Но, раздеваясь перед тем, как лечь спать, она тихонечко запела.

Девушка долго не могла уснуть, но когда наконец сон взял верх над ней, она опять увидела Кадигана, который прорывался через толпу врагов и преодолевал сотни опасностей, подстерегавших его у этого ночного окна.

Той же ночью после окончательного разговора о распределении добычи и жарких дебатов, в которых трое непоколебимо стояли на своем, а Сэм Босвик держался иной точки зрения, он расстался со своими приятелями.

Авторитет Ланкастера перетянул чашу весов на сторону его противников.

— У нас у всех есть шанс, — заявил Билл. — Ты сейчас взял на себя эту работу, а в следующий раз кто-то другой выполнит ее. Все открыто и честно. Не стоит делать из себя посмешище, Босвик!

Сэм надулся от возмущения.

— Ты обозлился, — проворчал он, — потому что тебе пришлось подсунуть монеты бедному Кадигану, чтобы сделать его козлом отпущения!..

Ланкастер стукнул кулаком по столу:

— А как еще, идиот, снять подозрение со всех нас?

— В самом деле, — отозвался Чес Морган, — это довольно смелый ход, должен признать.

— Ты отдал часть наших денег, — продолжал Босвик, — и теперь хочешь обмануть меня, лишить моих прав. Ну что ж, Ланкастер, я больше не хочу иметь никаких дел со всеми вами. Давно мечтал стать независимым. Пока, ребята.

Взбешенный Сэм собрал свои пожитки и молча ретировался, говоря самому себе, что, если Бог поможет, он найдет способ отплатить обидчикам за несправедливость. Босвик считал, что приговор должен быть честным. А так как честные приговоры были небывалой роскошью в представлении мистера Сэмюэла Босвика и в его жизни, то он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку.

С лицом мрачнее тучи и тяжелым сердцем он мчался из Гормана той ночью. Сэм нещадно пришпоривал лошадь и отчаянно ругал дорогу, изрезанную колеями после недавнего дождя; на чем свет стоит проклинал ветер, хлопавший полями сомбреро и надвигавший его на глаза, а также стремительно мчавшиеся по небу облака, которые делали луну крошечной и тусклой.

Он пронесся через перевал Горман так быстро, что начал ощущать неприятный запах пота уставшей лошади; бедное животное хрипело и с трудом преодолевало трудный путь. Через три мили к юго-востоку от города Сэм свернул на дорогу, ведущую в Ньюсом. Там он намеревался найти ночлег, а потом ехать дальше, не зная куда, но в направлении мест, где он получил бы свободу действий и, в конечном счете, шанс наточить лезвие ножа, остроту которого Ланкастер и иже с ним вскоре бы ощутили.

Сэм вскарабкался на вершину южного гребня гор, окаймлявших перевал Горман, и в этот момент до его ушей донеслось громыхание колес повозки, пересекавшей мост внизу, в долине, и голос возницы, принесенный ветром. Из-за расстояния он не разобрал слов. Потом послышался стук колесных ступиц на осях при попытке преодолеть подъем с тяжелым грузом. Повозка двигалась из Ньюсома в Горман, и переезд был поздним. Возница спешил и пустил лошадей рысью там, где они плелись шагом.

Мысль Сэма Босвика лихорадочно заработала. Но в наличных деньгах в данный момент он не нуждался. Его доля в игре, даже с учетом того, что он получил только половину той суммы, на которую рассчитывал, оказалась гораздо больше того, что когда-либо находило временный приют в бумажнике громилы. Вопрос заключался вовсе не в деньгах — сейчас Босвиком руководила озлобленность на весь мир и на «человеческую несправедливость». Ему отчаянно хотелось действовать — и вот он, готовый шанс.

Он отвел уставшую лошадь к краю дороги, где развернул ее так, что деревья и кустарник скрыли ее полностью. Затем вынул из кармана большой носовой платок, который уже использовался для подобной цели, и завязал его узлом на затылке, оставив открытыми только глаза. Таким образом самодельная маска почти полностью скрывала лицо Сэма (а если бы потребовалась еще большая конспирация, он надвинул бы шляпу пониже) и оно превращалось в размытое белое пятно, покрытое густыми ниспадающими тенями, среди которых выделялись только блестящие глаза. Босвик теперь стал неузнаваем. Его лошадь, опустившая от усталости голову, принадлежала к породе выносливых мустангов, не очень быстрых, но закаленных как сталь; она не имела особых примет, и ее могли счесть принадлежавшей любому. Одежда Сэма выглядела так, как она выглядела у девяноста девяти человек из ста, живших здесь, в горах. Теперь, обретя уверенность в себе, Босвик ощутил и благосклонность природы. Если раньше ветер дул с юга, то теперь изменил направление и в один миг разогнал облака, закрывавшие луну. На небе появился огромный, яркий серебряный диск, плывущий на черно-голубом фоне, заливая призрачным светом горы и лесные массивы.

Сэм чувствовал себя в полном порядке и воспринял это как добрый знак удачи и доказательство того, что данное мероприятие пройдет успешно. Он извлек револьвер, натянул поводья, слегка сжал бока коня коленями и стал ждать, в то время как голос возницы продолжал проклинать уставших животных, взбиравшихся на подъем.

Наконец показалась передняя пара упряжки, принеся с собой громкое дребезжание экипажа, минующего изгиб дороги. За ней с трудом тащилась вторая с опущенными головами, и замыкали процессию лошади, тянувшие высокий экипаж, подпрыгивавший на камнях.

Одно движение поводьев — и Сэм вырос перед лошадьми. Они остановились, храпя, а возница тут же взмахнул длинным кнутом, проклиная возникшего из ниоткуда путника. Но кнут так и не опустился. Поигрывая револьвером, Босвик как бы невзначай выстрелил — пуля пронеслась в опасной близости от головы возницы, настолько близко, что его шляпу как ветром сдуло.

— А теперь, — сказал добродушно настроенный грабитель, — вслед за этой шляпой слетит твоя голова, если ты не будешь повиноваться мне и не прекратишь визжание этой дуры! — Последнее относилось к душераздирающим крикам юной леди, сидевшей в экипаже. Услышав выстрел, она выглянула как раз вовремя, чтобы увидеть бандита в маске, с револьвером, и все это в зловещем лунном свете. — Пусть она заткнется, — лениво приказал Босвик, наслаждаясь своей вновь обретенной властью, — или я перережу ей глотку. Клянусь, я ненавижу этих хнычущих баб!