Майк Гелприн - Миротворец 45-го калибра

Дакота поднялся на ноги. Тот Винстоун, которому достался первый выстрел, корчился на камнях и ещё дышал.

«Сам издохнет, — сказал я. — Не трать пулю».

Дакота не ответил и с минуту молча стоял, покачиваясь с пятки на носок.

«Мучения врага — радость для мужчины», — напомнил я.

Дакота шагнул вперёд, зажмурился и выстрелил из меня раненому в сердце.

— Так оно правильнее, приятель, — сказал он. — Пойдём, поглядим, что с девчонкой.

С девчонкой оказалось нехорошо. Пока Дакота Смит отвязывал лошадей, пока их навьючивал, та успела пролить полфунта слёз, умоляя её пристрелить.

— Поднадоело, приятельница, — сказал Дакота, справившись с лошадьми. — Какого чёрта я должен в тебя стрелять?

Девчонка не ответила, лишь размазала слёзы и сопли по лицу.

«Прикончи её, — посоветовал я. — Сам подумай, как ей теперь жить с таким бесчестьем».

Дакота изумлённо помотал головой.

— Ты идиот, приятель? — спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: — Не вздумай выкинуть номер. Тоже мне, бесчестье. Девчонка прехорошенькая, а в жизни бывает всякое.

«Ну, и женись на ней, — насмешливо сказал я. — Родит тебе месяцев через девять ублюдка».

Дакота долго молчал, потом сказал неторопливо:

— Знаешь что, приятель, ты, конечно, человек неплохой. То есть дух неплохой или кто ты там. Можно даже сказать, порядочный. Но в некоторых вопросах ты чистый олух, приятель. В женщин не стреляют, ты понял? И с бухты-барахты на них не женятся. Теперь заткнись.

Я заткнулся и молчал всё время, пока Дакота, браня лошадей, гнал их вниз по тропе. Бедная родственница сидела на последней и продолжала безостановочно хныкать и ныть. Любой воин пристрелил бы её, не задумываясь, хотя бы потому, что если оставить ей жизнь, в старости такая плакса наверняка станет сварливой ведьмой.

Отделение «Скотоводческого банка» в Додж-сити соседствовало по правую руку с салуном, а по левую с тюрьмой. Тюрьма, как правило, пустовала — суд в штате Канзас был короткий. Салун, в отличие от тюрьмы, обычно ломился от посетителей.

Случилось так, что Бубновый Джим прибыл в Додж-сити на третий день после того, как Дакота Смит получил в «Скотоводческом банке» первую половину из тысячи, положенной за братьев Винстоунов. Бубновый Джим слыл непревзойдённым карточным шулером в шести западных штатах. Поговаривали, что в Калифорнии он обыграл в покер самого губернатора, а в Орегоне одного за другим — шерифов трёх округов.

— Не садись с ним, — заплетающимся языком посоветовал Мексиканец Диего.

С ним и Малышом Биллибоем Дакота вот уже третий день пропивал первую половину вознаграждения. С учётом дешевизны местного виски работа предстояла непростая и продолжительная.

— Это Бубновый Джим, — поддержал Мексиканца Биллибой. — Лучше с ним не садиться, о парне ходит дурная слава.

— Это Дакота Смит, — шептал между тем на ухо Бубновому Джиму бармен. — Лучше с ним не садиться, о парне ходит дурная слава.

Нечего и говорить о том, что пять минут спустя оба уселись за окружённый завсегдатаями стол в центре зала, и Бубновый Джим принялся тасовать колоду.

«Не пей больше, — велел я. — И следи за его руками».

Случилось так, что Ржавый Тед Конноли и четверо его подручных спрыгнули с коней у крыльца «Скотоводческого банка» как раз в ту минуту, когда Дакоте Смиту пришёл дамский фул.

— Ставлю двадцать, — сказал Дакота Смит, ополовинив, вопреки моему наказу, стакан с мутной жидкостью.

— Это ограбление, — сказал Тед Конноли, запирая за собой входную дверь банка.

— Двадцать и сорок, — повысил ставку Бубновый Джим и взял в руки колоду, готовясь открыть последнюю карту стола.

— Деньги, быстро! — приказал клерку за стойкой Ржавый Тед Конноли и рукояткой «Смит-Вессона» всадил по затылку оцепеневшему посетителю.

— Ва-банк, — объявил Дакота Смит и прикончил стакан с мутной жидкостью.

— Принимаю, — ответил Джим, открыл бубнового короля и предъявил королевский фул.

«Он передёрнул, — сказал я. — Говорил же тебе, следи за руками».

— Уходим, — бросил напарникам Тед Конноли и двинулся на выход.

— Ты передёрнул, приятель, — заявил Дакота Смит.

— Считай, что я ничего не слышал, — ответил Бубновый Джим и сгрёб со стола фишки.

«Он прав, — поддержал я. — Ты попался на военную хитрость. Тебе следовало поймать его за руку, а для этого воздержаться от выпивки».

Дакота побагровел и схватился за кобуру.

«Не старайся, — осадил я его. — Я дам осечку. Этот человек невиновен, ты стал воевать с ним по его правилам, а значит, виноват сам».

Дакота Смит в запале вскочил и, шатаясь, двинулся на выход. Мексиканец Диего и Малыш Биллибой подхватили его под руки. Случилось так, что все трое вывалились на крыльцо как раз в тот момент, когда банда Ржавого Теда Конноли высыпала из банка.

— Грабители! — донёсся оттуда заполошный визгливый голос.

Парни Ржавого Теда Конноли запрыгнули в сёдла. Секунду спустя пять всадников, вытянув плетями коней, понеслись по главной улице.

Малыш Биллибой, увлекая за собой Дакоту, шарахнулся обратно в салунную дверь. Изнутри его втянули в проём, и дверь, ободрав Дакоте предплечье, захлопнулась. Мексиканец Диего сделал неверное движение и получил пулю в лицо, прежде чем успел выдернуть из кобуры «Веллз Фарго». В следующее мгновение Дакота Смит коснулся пальцами моей рукояти. Я вырвался на свободу, вздёрнул Дакоте руку и выпустил пять пуль.

— Клянусь дьяволом, ни разу не видел такой стрельбы, — изумлённо говорил хозяин салуна получасом позже. — У меня тут многие побывали. Бешеный Билл Хикок в подмётки не годится этому парню. Да что там, Док Холидэй и Уайетт Эрп могли бы брать у него уроки.

— Я тут слегка смухлевал, — признался Дакоте Смиту на следующее утро Бубновый Джим. — Принёс тебе три с половиной сотни, возьми.

«Я, кажется, был неправ, — повинился я. — Следовало бы его пристрелить. Ни один воин не отдаст назад то, что добыл хитростью».

— Сколько раз тебе говорить, — упрекнул меня Дакота, едва Бубновый Джим убрался. — Я не воин. И несмотря ни на что, не буду воином.

«Ты ошибаешься, — возразил я. — Пройдёт ещё немного времени, и я сделаю из тебя воина».

Дакота Смит побарабанил пальцами по столешнице.

— Знаешь что, приятель, — сказал он. — Ты не думай, что я тобой не дорожу и всё такое. Я бы скорее дал себя запихнуть в камеру, чем расстался с тобой. Но скажу тебе вот что: есть кое-что ещё на свете, кроме мужества, практичности и чести.

Я смолчал. Думать в абстрактных категориях я не умел. Бывают поступки, которые достойны мужчины, и бывают, которые нет. Совершать следует только первые, вот и вся правда. Но Дакота был ещё недостаточно мудр, чтобы это понять.