Луис Ламур - Одинокие боги

Мы оставались в этом каньоне до самого заката, и как только в моей ямке собиралось достаточно воды, я приглашал жеребца.

В перерывах между этими частыми водопоями я изучал окружающую местность и нашел несколько отростков дурмана. Это, конечно, не стало великим открытием, поскольку растение это можно отыскать в любом месте, где есть камни, — в каньоне и даже в пустыне. Я оторвал несколько листиков, промыл их и залепил раны жеребца, потом тщательно «вытер» руки влажным песком, не слишком-то доверяя сорняку.

Когда спустились сумерки, я поднялся.

— Все в порядке, малыш, — успокоил я его. — Давай-ка я отведу тебя домой.

И он пошел рядом — мне даже не пришлось вести его. Он знал, что нашел друга. По-моему, он бы уже не стал противиться даже в том случае, если бы я попытался оседлать его, но для этого он был еще слишком слаб.

Мы шли медленно, потому что черный жеребец быстро уставал. Вода помогла восстановить ему силы, я отдал ему почти всю, оставив себе глоток. Наш путь пролегал теперь по длинному пологому отрезку склона, лишь этой дорогой мы могли добраться до пальмового каньона. И все равно, когда преодолеем его, нам придется хоть немного, но карабкаться вверх. К этому времени черный жеребец немного окрепнет, а почувствовав воду, будет гореть желанием побыстрее до нее добраться.

Мы брели мимо каких-то деревьев до тех пор, пока не вышли к широкой долине, поросшей пальмами. Здесь попадались пальмы-одиночки и пальмы-пары и даже небольшие пальмовые рощицы. У подножия иных деревьев в изобилии лежали толстые ажурные листья, отслужившие свой век и теперь сплошь покрывающие землю. Несколько деревьев сгорели, оставив после себя обуглившиеся головешки.

Глазам нашим предстала, что и говорить, дикая, унылая картина. Ее как нельзя более кстати дополнял одинокий койот, бросавший на нас недовольные взгляды как на нарушителей его спокойствия.

Возле одной рощицы струился тоненький слабый ручеек с белой от солончака водой. Хотя она и была противной на вкус, мы с жеребцом кинулись к ручейку и пили оттуда, пили...

Взобравшись повыше и осмотревшись, я ничего подозрительного вроде не заметил. В одной пальмовой рощице мы облюбовали уютное местечко, где я сразу же заснул, пробудившись оттого, что жеребец подталкивал меня своим носом. Я потрепал его по шее, и он не отшатнулся. Поднявшись, я внимательно осмотрел его раны: они, кто бы мог подумать, заживали, но я не смог отыскать здесь, под руками, целительного дурмана, чтобы налепить вместо старых листьев, хотя тут, казалось, все вполне подходило для произрастания этой травки.

— Пойдем, малыш, пойдем домой! — звал я жеребца.

От того места, где мы сделали привал, до гор оставалось каких-нибудь миль десять. Но некоторое расстояние предстояло пройти по открытому пространству, где ни от кого и ни от чего невозможно было укрыться.

Ранний вечер застал нас на пыльной дороге, ведущей к знакомой лавке. Но увы, маленький полуразрушенный домик оказался пустым. Дверь его едва держалась на старых петлях, труба упала, проломив крышу. Под навесом завывал ветер и играл песком на крыльце. Я заглянул внутрь: пыль, сломанные коробки, пара пустых бутылок, кусок засохшего бисквита со следами чьих-то зубов: скорее всего у лавочника не стало покупателей, и он переселился на новое место.

Ведя рядом черного жеребца, я зашагал к моему дому. Обогнув последний холм, я увидел кактусы, по-прежнему отгораживавшие дом от посторонних глаз. Но то, что оказалось за ними, заставило в тревожном предчувствии забиться мое сердце: самого дома не было. От него остались одни стены. Труба казалась темным указующим перстом. Почерневшая перекладина лежала поперек когда-то жилой комнаты... Привязав жеребца, я подошел к холодным руинам. Что это? Или мне показалось? Корешок и обугленные страницы почти сгоревшей книги?..

Вернувшись к жеребцу, я повел его к желобу, по которому текла вода. Желоб был на своем прежнем месте, выдержавший землетрясения, переживший пожар, но все так же прокладывающий путь прохладной журчащей воде. Крыша конюшни при доме хоть и обвалилась, но стены ее были еще целы.

Я стоял в быстро сгущавшейся темноте, оглядываясь по сторонам. Все разрушено, разорено... Ничего не осталось от этого последнего дома, где мы жили с отцом и где, несмотря на его тяжелую болезнь, мы были так счастливы...

Пока жеребец пил, я присел на упавший камень. Где сейчас мой одинокий гигант? Где тот странный посетитель, приходивший в наш дом за книгами и всегда оставлявший после себя запах хвои?..

Я наполнил флягу чистой водой. Оставаться здесь было не безопасно. Прежде всего они придут, конечно, сюда, значит, теперь могли быть совсем близко. Вероятно, нашли уже тех двоих возле родника Потерянная Лошадь, и мои намерения стали им ясны. Им можно было теперь не тратить времени даром на поиски следов: они могли направляться сюда прямо сейчас.

Хотя я измучился, устал, все же необходимо было отыскать какое-то место, где можно спрятаться. А потом я должен был вернуться в Лос-Анджелес к Мегги.

Куда же теперь отправиться? В каньон Пальм? Там постоянно живут несколько индейцев... Но зачем создавать им лишние трудности и посвящать в свои нерадостные проблемы?

Конечно, я мог бы раздобыть где-нибудь поблизости на время уздечку и седло — раны на спине жеребца уже позволяли ехать на нем верхом.

Когда я уже окончательно решил уходить отсюда, что-то вдруг словно остановило меня, заставило оглянуться на мой бывший дом, трубу; я пересчитал кирпичи в камине и вытащил один из них.

Золото моего отца, мое золото!.. Я даже и не вспомнил о нем до последнего момента. Но золото оказалось на месте. Положив мешочек с ним в карман, я вернул кирпич в нишу на прежнее место.

Как мне хотелось сейчас отдохнуть, задержаться в каком-нибудь тихом, спокойном месте, побыть там хотя бы день!..

Существовало, конечно, такое место, о котором я тоже вспомнил сейчас, где я бывал иногда вместе с Франческо: впадина, окруженная пальмами, где всегда вдоволь сочной травы, и, несомненно, если выкопать яму, там можно найти воду, стекающую с горы, а гора — это в двух милях отсюда...

Да... Там можно было спрятаться, отдохнуть, не опасаясь, что меня кто-то найдет там. И я пошел к горе, тем более что времени на это потребовалось не много.

Тут ничего не изменилось за прошедшие годы. Куском веревки, подобранной в конюшне дома Тэквайза, я привязал жеребца, потом растянулся на мягкой траве. Глядя на далекие звезды и темную стену гор, я закрыл глаза.

Но ночью случилось невероятное: гора пришла в движение, внутри нее раздавался мощный гул. Проснувшись от этого звука, я уже не мог заснуть. Еще одно землетрясение? Мы, жители Лос-Анджелеса, уже привыкли к необузданному нраву гор, по крайней мере — к слабым колебаниям почвы. А теперь... Несколько камней сорвалось с темного склона горы.