Луис Ламур - Когда говорит оружие

Короче говоря, я тихо и спокойно растолковал Тейту, зачем приехал. У него от злости потемнело лицо, и он потянулся было к кобуре — думал, тут же меня и пристрелит, но мой кольт выскочил, будто сам собой, и в это мгновение я увидал страх в глазах Тейта: он понял, что сейчас умрет. Моя пуля прошила его насквозь, он вытянулся на носках и рухнул лицом вниз, а я сразу взялся за тех, что были у сарая.

Вот так оно все и случилось, и уж коли я вступился за Розу Киллин, то, понятно, не допускал и мысли, что дело обстояло иначе, чем она сказала. Она-то надеялась, что я сумею Тейта урезонить, но я знал, что это бесполезно — уж больно он был твердолобый. Так что его уделом были теперь крест да могила, а моим — дорога да резвый конь.

Вот только конь мой не был резвым. Мой индейский малыш проскакал добрых двадцать миль к тому времени, как началась погоня…

Ночь была холодная, ветер — злющий. Я ежился среди камней, согревая ладони в подмышках, и смотрел, как трепыхается огонь костерка, на котором варился кофе — у тех, что внизу.

Наконец они улеглись, Шайлоу — со страшной неохотой. Ненависть в таких людях со временем вскипает все сильней, и я знал, что в один прекрасный день мы с ним будем глядеть друг на друга сквозь прорезь прицела.

В ночи все стало черным. А ветер все выл, сгибая деревья, и гнал сухие листья по мерзлой земле.

У них там была разложена веревка с петлей, которую они думали накинуть мне на шею. Я знал, как все будет, если меня схватят: полковник Меткаф скомандует, как на полевом суде, и встанет напротив, похлопывая себя хлыстом по ноге, пока они затягивают узел, а Шайлоу — этот будет смотреть с улыбочкой, от души радуясь тому, что на веревке будет болтаться единственный, кто взял над ним верх.

Чуть ли не час ушел у меня на то, чтобы найти дорогу вокруг лагеря и незаметно подобраться к лошадям. Десять из них держались вместе, грея друг друга своим теплом, и только гнедой полковника стоял чуть в стороне, как и подобало аристократу.

Сидя в кустах, я снова спрятал пальцы в подмышках, чтобы согреть их, прежде чем отвязать коня. В каньоне завывал ветер, мимо проносились листья, а сухие ветви, похрустывая надо мной, как руки скелетов, тянулись в черное небо.

Когда я уже был готов выйти к коновязи, из-за деревьев показался человек. Это был полковник Меткаф.

Он подошел к гнедому и стал гладить ему шею, пока тот хрумкал морковкой из другой руки, — я слышал все до малейшего шороха, настолько близко я был. Потом я увидел, как полковник что-то подвесил ему на холку, постоял с минуту, и быстро зашагал обратно к лагерю.

Не успел он уйти, как из кустов, тихо, словно индеец, выскользнул Шайлоу, и тут же, озираясь, замер. Было совсем темно, но я живо его себе представил. Шайлоу был высок и широк в плечах, но сутул; на его вытянутом скуластом лице темнели глубоко посаженные глаза. На такое лицо обычно оглядываешься, думая, что с ним что-то неладно. Со второго раза, конечно, тоже не понять что, но неприятное впечатление остается. Ох и противный был он тип, этот Шайлоу Джонсон.

Через минуту он последовал за полковником, но к гнедому подходить не стал. Скрываясь в темноте, я видел, как Шайлоу закутался в свое одеяло, разложенное рядом с большим бревном так, чтобы спрятаться от ветра, и, когда шевеление под одеялом стихло, я вышел из засады.

Перед конем лежал огрызок морковки, который я тут же подобрал, и вскоре гнедой решился принять от меня угощение. Я размотал веревку и повел его по усыпанному сосновыми иголками склону на песчаную тропу. Добравшись до того места, где у меня было спрятано седло, я стал готовить его к дороге и вставил ему в зубы удила.

Только после этого я осмотрел мешочек, который оставил полковник. Там были бобы — хватило бы на пять покормок. Странно: зачем ему понадобилось вешать коню на холку мешок с бобами посреди ночи.

Подо мной наконец-то был хороший конь. Я обращался с ним как с джентльменом, позволяя выбирать свой темп, и направлял его в темную страну, к высоким лугам и голым скалам. Местность была мне незнакома, и это меня тревожило: Шайлоу знал ее как свои пять пальцев, да и полковник Меткаф — не намного хуже. Я ехал по холмам и низинам, через сосновые перелески и поросшие осиной овраги, время от времени останавливаясь напоить коня водой.

Через четыре часа я слез и пошел пешком, давая ему отдохнуть. Чуть погодя я устроился на привал и сварил себе кофе — из того небольшого запаса, что всегда водится у ковбоя, а коня пустил на сочную, зеленую траву.

Когда я снова отправился в дорогу, то стал водить коня зигзагами, и мы взобрались на гору по крутому гравиевому склону. С полмили я шел поверху горной гряды, потом вскочил в седло и спустился в рощу.

Заметив на пастбище десяток волов, спугнул их и некоторое время гнал прямо, а потом заехал вперед и заставил повернуть. Убедившись, что они затопчут все следы на тридцати — сорока ярдах моего пути, я завел коня в ручей, так, чтобы вода была ему по колено, и мы шли так долго вверх по течению.

Я запутывал следы двое суток и догадывался, что отыскать меня будет трудно даже такому следопыту, как Шайлоу. И все же мне было неспокойно. Шайлоу знал местность, чего не скажешь обо мне, а тот, кто не знает, всегда теряет много времени.

В первый день я убил двух кроликов, следующим утром — куропатку, и под самый вечер еще одну. В маленькой ложбине среди деревьев развел индейский костер — выкопал ямку и заслонил ее по краям так, чтобы огонь не отбрасывал свет на стволы. По дороге заметил кустики хлебного корня и, накопав десяток, запек на горячих камнях, пока жарилась куропатка, а потом заварил чай из эфедры.

Когда я поел, вывел гнедого на свежую траву, привязал его и вернулся к костру. Хоть я и опасался, что преследователи идут за мной по пятам, спать хотелось, хоть убей, и я решил, что волнуюсь напрасно.

Когда я открыл глаза, полковник Меткаф сидел на камне, держа меня на мушке револьвера.

— Ты, значит, Тайлер? — На вопрос это не было похоже, и мне показалось, будто полковник смотрит на меня как-то оценивающе.

Я осторожно сел. Рядом с седлом у меня лежал револьвер, прямо под рукой.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Вы — полковник Меткаф. Кто ж вас не знает?!

Он не сводил с меня глаз.

— А что еще знаешь?

Малость удивившись, я мотнул головой. И он сказал вполголоса:

— Тайлер, я тот, кто должен был убить Тейта Липмэна.

До меня смысл его слов дошел не сразу, но и тогда я не был до конца уверен.

— Что это значит?

— Говорят, содеянное нами остается жить после нас, а иногда, Тайлер, оно живет с нами. Ты заслуживаешь узнать то, что я тебе скажу. Но кроме нас об этом будет знать еще один человек, и больше никто.

Все это было для меня полной околесицей, но я не шелохнулся. А волноваться мне было о чем, уж поверьте. Раз здесь был полковник, значит, где-то неподалеку находился и Шайлоу. И с ним — все остальные, кто припас для меня веревку.