Луи Буссенар - Гвианские робинзоны

Прибытие троих беглецов очень обрадовало бывшего надзирателя. Он понял все значение пленного индейца, когда ему рассказали о нем и обо всех обстоятельствах этого дерзкого захвата.

— Ну, ребятки, вам пофартило. Это находка, что и говорить. — Его мрачный смех тонул в густой черной бороде. — Да тут пахнет настоящим богатством! Молодец, Тенги, ловкий придумал трюк! Ну, дети мои, тяпнем по стаканчику тафии! Эй вы, там, проснитесь, понюхайте, какой аромат!

— Твое здоровье, шеф!

— За ваше, мои ягнята… Ну, а теперь, Тенги, выкладывай, как тебе удалась эта замечательная проделка.

— История такова, — ответил Тенги, устраиваясь поудобнее и напуская на себя важный вид. — Все просто как Божий день и не очень долго… Ты ведь знаешь, я служил у начальника, имел право входить и выходить в любое время. А поскольку через год кончался мой срок, то от меня особенно не таились. Когда я прислуживал за столом, то мотал на ус все, о чем там болтали, запоминая самое важное. Я сразу навострил уши, поймав на лету сообщение старого доктора моему патрону несколько дней назад. Они договорились о встрече на сегодня. Когда обед закончился, все перешли в галерею. Я заранее спрятался под окном, среди цветов. Ни одного словечка из их беседы не упустил. А когда краснокожий ушел, наложил на него лапу с помощью Бонне и Матье, которых предупредил заранее и которые поджидали меня в конце манговой аллеи. Вот видишь, как все просто, проще пареной репы…

— Ну, это замечательно! — грубо расхохотался шеф. — Ты мастер на все руки! И вы решили притащить вашего звереныша к старому шефу, который может дать добрый совет, а также обладает необходимыми средствами для такого предприятия?

— Ну, конечно, черт подери! — заявил Тенги, главный оратор банды, в то время как его подельники в знак согласия кивали головами.

— Вы правильно поступили, мои друзья, и не пожалеете об этом. Я не обману вашего доверия… Мы разбогатеем, станем миллионерами… Нам все будет доступно, любая фантазия! Мы даже сможем — пропади оно пропадом! — купить для каждого из нас диплом честного человека!

— Так-то оно так, но лишь при одном условии: надо, чтобы индеец заговорил.

— Он заговорит, — глухим и угрожающим голосом заявил Бенуа.

— …И чтобы он провел нас к месту.

— Он проведет, — заключил бывший надзиратель еще более мрачным и уверенным тоном.

Четыре дня и четыре ночи индеец упорствовал. Ничто не могло заставить его говорить. Палачи не давали ему ни крошки съестного. Он стоически переносил голод. Ему не давали пить. Из его сухих, потрескавшихся губ вырывался сдавленный хрип, но они хранили заветную тайну. Негодяи не позволяли ему заснуть, и от бессонницы он чуть не погиб. Юношу мучили судороги, тошнота, он терял сознание, но не произнес ни слова.

Бенуа бесстрастно содействовал этой долгой агонии note 188. За десять минувших лет его жестокость не только не смягчилась, но, как заявил он со своей гнусной ухмылкой палача, «методика» его стала еще более изощренной. Теперь, когда он поступал по собственному усмотрению и без помех, можно было глумиться вволю…

Бенуа уродился свирепым, а когда его животные инстинкты совпадали со шкурными интересами, испытывал подлинный восторг палача-любителя, который находил случай дать волю своим садистским фантазиям.

— Ты убьешь его, — говорил Тенги. — Плакали наши денежки, если дикарь сдохнет.

— Заткнись, мокрая курица! Краснокожий так просто не околеет! Он только дошел до нужного градуса. Даю голову на отсечение, что к вечеру туземец станет сговорчивее! А пока Бонне будет щекотать ему пятки иглами ауары, чтобы он не дремал, и почесывать кожу ветками кунана, мы подготовимся к отъезду. Провизии нужно, по крайней мере, на три месяца. К счастью, мой погреб забит до отказа. На загрузку лодки уйдет два часа, не больше. Ну, хлопнем по стаканчику для поднятия духа. А ты, Бонне, мой сыночек, будь начеку!

— Не беспокойся, шеф, — ответствовал Бонне с гадким смехом, напоминавшим визгливое тявканье гиены.

Трое прохвостов уже заканчивали таскать в лодку бочки, ящики и тюки, когда среди ночной тишины прозвучал крик, не имевший ничего общего с человеческим. Это был душераздирающий вопль, заключавший в себе весь мыслимый ужас, какой только может испытать человеческое существо, весь отчаянный протест одушевленной материи против страдания, достигшего высшей точки.

— Да он его прикончит! — воскликнул Тенги, менее жестокий, чем его напарники, а возможно, просто более алчный.

— Брось ты! Если он орет, то ничего страшного. Никогда человек, которого убивают, не станет так вопить. Ты бы должен знать, — хохотнул бородач, — что самые тяжелые страдания молчаливы.

— Может быть, ты и прав… Но если его так кромсать, то можно вызвать настоящую горячку…

— Хинин придумали не для собак. Если краснокожий не очухается, то получит свою дозу.

— У тебя на все есть ответ. Но я предпочел бы не слышать эти вопли…

Еще более отчаянный и пронзительный крик, перешедший в хриплый вой, оборвал говорившего на полуслове.

— Вот уж не думал, что Бонне такой ловкач… Смотрите-ка! Индеец валялся, словно дохлый баран, а теперь заливается, как петушок. Ну уж, наверное, дошел до ручки… Давайте вернемся к дому. Пирога к отплытию готова…

Бандиты вступили в хижину, едва освещенную отблесками очага. Скорчившийся от боли Жак, с погасшими глазами и застывшей судорогой на лице, бессознательно выстукивал зубами и хрипел. Сидевший напротив палач вперил в него злобный взгляд. Дьявольская улыбка играла на тонких губах, а физиономия хорька с плоскими щеками и отсутствующим подбородком морщилась от удовольствия.

Вот в чем заключалась выдумка негодяя. Он обнаружил, что страдалец, истощенный голодом и бессонницей, потерял чувствительность к уколам.

— У этой скотины шкура бегемота… Иголка входит, как в подушку, а ему — что с гуся вода… Ну, погоди же, мой дружочек!

Бандит заприметил прибор для заточки ножей, повешенный над очагом во избежание сырости. Снял его со стены, взвел предохранитель и огляделся, что-то прикидывая. Он ощупал себя и общипал, как бы отыскивая наиболее уязвимое место. Затем ухмылка заиграла на лице: его осенило!

Схватив руку индейца, по-прежнему недвижного и крепко-накрепко спеленутого, мучитель приставил предохранитель к кончику указательного пальца, после чего медленно повернул металлический стерженек. Инструмент, как известно, состоит из двух скрещенных спиралей с острыми оконечностями, расположенными в сантиметре друг от друга. Один из концов проник под ноготь, а другой вонзился в кожу. Она побелела, выступила капля крови. Сила пружины была такова, что сталь заскрипела о косточку.