Сергей Алексеев - Пришельцы (Долина смерти)

— Ну что, замахнем еще по одной? — законник вскинул стакан. — Между первой и второй, говорят, пуля не должна успеть пролететь.

Выпил со вкусом, закусил нарезной ветчиной — Заремба диву давался.

— Ты там был, где транспортник гробанулбя? — спросил прокурор.

— Был… Печальное зрелище. Обломки разнесло на несколько километров. Самый крупный — хвостовое оперение…

— Хорошо зарядили.

— Сами и зарядили. Груз толком не проверили…

— А сами ли? — посеял сомнения фаталист.

— Ну не по воле же рока!

— Как знать… По чьей воле? В тот же вечер, как я из Карелии вернулся, пришел ко мне… человек. Черный человек, понимаешь? Высокопоставленное лицо. Так высоко поставленное — имя назвать страшно. Потому и не назову… И предложил он возбудить уголовное дело.

— Против меня? — угадал Заремба.

— На воре и шапка горит… Против тебя, твоего стрелка Поспелова и всей десантуры. И пожелал он, чтоб я немедленно арестовал всех и заключил, скажем, в Лефортово. Остальное — не мое дело.

— На основании чего?

— Были бы люди, основание найдется, — вздохнул законник. — Так хотелось пульку расписать, да, видно, не судьба… Ну что, с картами не везет, давай водку пить… Слушай, Саня, у тебя знакомого издателя нет? Кто бы взялся напечатать мои мемуары?

— Что-то не припомню, кажется, нет.

— А жалко… — он вдруг зашептал, заулыбался с мальчишеской восхищенностью:

— Я им такую бомбу приготовил! Такой заряд — хвостового оперения не останется!

Только бы успеть напечатать!С фактами, банковскими счетами, а какие цифры!..

Кстати, знаешь, какой гонорар мне предложил за услугу?

— Кто предложил? — переспросил Заремба, чувствуя легкий страх: спецпрокурор напоминал сейчас блаженного…

— Высоко поставленное лицо!.. Сто тысяч долларов сразу и столько же после того, как ты со своей командой сядешь в Лефортово. Какие деньги! Можно уйти со службы, купить виллу где-нибудь в Эквадоре и положить на все во-от такой! С прибором!..

Да, самое любопытное: знает все, даже о количестве трупов, которых навалил твой Пострел. И о твоих… тайных договоренностях. Относительно десантуры, оружия и прочего. На память кроет, сколько ты автоматов отдал, боеприпасов, взрывчатки. В общем, срок вам натягивает. Приличный, скажу тебе, срок. А может, вы в Лефортово долго и не протянете. У кого острая сердечная недостаточность, у кого инсульт, кого уголовнички приласкают заднищей о бетонный пол… Ты бы должен знать, откуда у него информация.

— Не знаю, — откровенно признался Заремба и выпил. — Если бы ты имя назвал… этого высокопоставленного, можно было бы вычислить. А так гадать я не привык.

Сказал бы фамилию?

— Пока не скажу. Знаю: тебе только скажи — ты сразу же начнешь отстрел.

Всех подряд. Ты же партизан… Всех не отстреляешь, а дело погубишь.

— Какое дело?

— Карельское! Ты его правильно начал, а я идиот полный! Прости меня, Саня.

Теперь бы я этим мужикам… этой десантуре сам по пулемету выдал. Если увидишь их, скажи: этот придурок обмороженный был… не прав и теперь кается… Хорошо ты начал, только с хвоста. В Карелии, брат, хвост у этого дракона, а все головы тут, в столице. Но ничего, бей в хвост. Больно станет — хоть одну голову, но завернет назад.

— Мне бы не мемуары твои, а информацию, — посожалел полковник. — А то все вокруг да около…

— Меньше знаешь — крепче спишь. Могу сказать одно: твой помощник Выхристюк — тварь. Это он трупы считал, оружие, что ты отдал десантуре… Считал и мне на ушко нашептывал. Так что змею ты на груди пригрел.

— Что же ты раньше молчал? Слушал его и молчал?

— А мне раньше по двести тысяч баксов не предлагали, чтоб я своих в тюрьму сдавал, — отпарировал законник. — Мне положено следить за вами, стрелками.

Впрочем, что там… Знаешь, я же в прошлом военный летчик. Кстати, до сих пор еще снится… Но не в этом дело, плевать. В авиации есть такое понятие точка возврата. Точка, откуда можно вернуться на базу без дозаправки топливом. Иначе — запасной аэродром или вынужденная. Я свою точку проглядел, и теперь просто не хватит горючего. Запасных аэродромов нет, идти на вынужденную — горы и тайга внизу. Остается ручку дергать. Ручка такая есть, красная, между ног торчит…

Он засмеялся и Заремба решил, что спецпрокурор опьянел и раскис на жаре и хорошо бы сейчас уговорить его искупаться и освежиться, однако тот и слушать не стал: перепады в его настроении были почти моментальными и неожиданными.

— Это судьба, брат, — вдруг отрешенно и горько вымолвил он. — Скажи Поспелову, пусть он их мочит, сволочей! И не берет живьем. Передай ему, я велел! Нет, не велел, а просил — мочить!

Спецпрокурор опрокинул стаканчик водки, хотел закусить хлебом, но вдруг с жалостью посмотрел на кусок и бережно положил на газету.

— И есть уже не хочется… Эх, в преферанс не сыграли! А мне всегда в карты везло. Веришь — нет, когда летал — всегда выигрывал. У меня было так: либо козыри, либо мизер неловленный… Да что теперь вспоминать.

Не прощаясь, он внезапно вскочил и, словно обиженный, пошел через сквер к высокой стене дома. Заремба окликал его, хотел вернуть, однако спецпрокурор лишь отмахивался и уходил без оглядки твердым и решительным шагом.

Ошеломленный таким поведением всегда разумного законника, Заремба около получаса еще торчал на берегу, надеясь, что раздосадованный «собутыльник» еще вернется.

Потом спрятал в машину все мужские забавы — выпивку, закуску, карты, запер ее на ключ и поехал домой на метро со странным ощущением пустоты и разочарования. А дома разыскал квартирный телефон спецпрокурора и часа два бесполезно набирал номер: на другом конце срабатывал автоответчик…

Наутро же в конторе стало известно, что законник застрелился у себя дома из револьвера 1906 года выпуска. В барабане оказалась единственная гильза вероятно, фаталист сыграл в офицерскую рулетку…

Так было доложено на оперативке. Но когда полковник Луговой вернулся с места происшествия и заявился в кабинет Зарембы, открылись совершенно иные обстоятельства. Все было так: спецпрокурор сидел на кухонном табурете, откинувшись в угол, правая рука вытянута вдоль тела, под ее кистью лежал револьвер, голова опущена на грудь, в правом виске возле уха пулевая рана с черным пятном порохового ожога. Внешне — никаких следов насилия…

Однако после тщательного осмотра обнаружилось, что в квартире неизвестными лицами произведен обыск, в результате которого исчезли бумаги из встроенного и замаскированного под картиной металлического шкафа, а также из ящиков письменного стола. Дочь, приглашенная оперативниками на место происшествия, подтвердила, что отец хранил там чистовую рукопись и черновики своих мемуаров, над которыми работал три последних года, и что никогда не выносил их из дома.