Дмитрий Смирнов - Особое задание

Впрочем, времени у Дзержинского было в обрез, к 11 часам его ждали в Смольном, и нужно было торопиться.

«Всерос. Чрезв. Комиссия при Совете Нар. Комис. по борьбе с контрреволюцией и саботажем, — стремительно писал он, обрубая по своему обыкновению слова энергичными точками. — Поручается Ив. Ильичу Ильину доставить…»

Четко расписавшись и скрепив ордер печатью, Феликс Эдмундович пригласил Ильина.

Долгих инструкций не понадобилось. Взаимопонимание с Иваном Ильичом возникло у него сразу, с первого дня совместной работы, и спустя пять минут Ильин уже садился в дежуривший у подъезда «мерседес-бенц», чтобы в точности выполнить поручение, данное ему председателем Чрезвычайной комиссии.

С Гороховой шофер повернул направо и выехал на Невский, затем, не доезжая до вокзальной площади, сделал еще один поворот направо и мягко остановил машину на углу Стремянной улицы.

Николай Николаевич Вяткин, в недавнем прошлом действительный статский советник и управляющий канцелярией министерства, а ныне заведующий фуражным подотделом Наркомпрода, ничего обо всем этом не знал.

Не знал ни о выписанном Дзержинским ордере, ни о том, что на второй этаж, к нему в квартиру, поднимается строгий, неулыбчивый мужчина в кожаной куртке, подпоясанной широким ремнем, и в кожаной фуражке, а следом за ним, опасливо поглядывая на маузер в деревянной колодке, висящей на боку у мужчины, поспешает дворник Кузьма.

В квартире Николая Николаевича было тепло и домовито. В спальне, задвинув тяжелые шторы на окнах, полулежала на кровати дородная супруга хозяина, маялась от очередного приступа мигрени, а горничная Ксюша, опустившись перед ней на колени, меняла намоченные холодной водой полотенца. Из детской комнаты, несмотря на строжайший запрет, слышалась какая-то веселая возня. Сам Николай Николаевич, уединившись в своем кабинете, служившем ему и спальней, перечитывал полученное утром письмо.

Письмо было из Москвы. Вернее, и не письмо даже, а перепечатанная на машинке резолюция московского съезда продовольственных работников, на котором Николаю Николаевичу, к сожалению, присутствовать не удалось. Съезд одобрил и поддержал саботаж служащих Наркомпрода. Большевики, как видно, не смогли подчинить делегатов своему влиянию. Резолюция была составлена хлестко, в выражениях крайне резких и непримиримых.

Еще в начале забастовки Николая Николаевича единодушно избрали председателем стачечного комитета, и теперь, перечитывая московскую резолюцию, он обдумывал, как лучше провести собрание служащих, чтобы познакомить всех с этим выдающимся документом.

Настойчивый и необычно резкий звонок в прихожей прервал размышления Николая Николаевича. Из знакомых никто, пожалуй, так звонить не станет. Скорей всего, опять прислали курьера со службы. Все еще надеются господа комиссары, все еще не верят в серьезность намерений стачечного комитета.

— Ксюша, скажите, пожалуйста, что нет, мол, никого дома, — попросил Николай Николаевич, заглянув в спальню. — Прогуляться, мол, ушли, а когда вернутся — неизвестно.

— Скажи им, чтобы перестали надоедать! — раздраженно вмешалась хозяйка. — И дверей не вздумай открыть… Господи, когда же это, наконец, кончится! Все ходят, все ходят…

Горничная побежала объясняться через запертую дверь и очень быстро вернулась. Голос у нее был испуганный, а звонок в прихожей надрывался все требовательней.

— Не курьер это вовсе… Велят открывать без всяких разговоров, и дворник Кузьма с ними… Вы бы сами пошли поговорили…

Еще не дойдя до прихожей, Николай Николаевич почуял, что это и впрямь не курьер из Наркомпрода. Цепочку он решил не отстегивать, чуть-чуть приоткрыл дверь.

— Что вам угодно?

— Откройте немедленно! — грозно приказал мужчина в кожаной комиссарской тужурке, доставая из кармана какую-то бумагу. — Вот ордер товарища Дзержинского… Я из Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией…

Дальнейшее происходило будто во сне.

Сказать по правде, ордера Николай Николаевич толком не прочел. Увидел только четкую подпись Дзержинского, круглую казенную печать, фамилию свою с адресом и обомлел. Принялся бормотать нечто бессвязное о своей беззащитности перед произволом, но получалось не очень солидно, на обычную его манеру непохоже.

— Собирайтесь, гражданин Вяткин! — распорядился мужчина в кожаной куртке. — Ждать нам некогда! Просили вас по-хорошему, курьера присылали, а вы что?..

Боже ты мой, до чего же быстро и до чего неузнаваемо все переменилось! Был дом, была тишина, покой, размеренный уклад жизни, а теперь что?.. Все суетятся, все кричат, а надо еще собрать кое-что из вещей, да и провизии надо бы взять с собой, потому что известно, каковы скудные тюремные харчи.

— Прекратите, пожалуйста, — зашипел Николай Николаевич на домашних, — вы же слышали, нужно собираться…

Мужчина в кожаной тужурке хотел что-то сказать, но, как видно, раздумал. И простоял с дворником Кузьмой в прихожей, не входя в комнаты, пока с плачем и причитаниями шли лихорадочно поспешные сборы. Строгое его лицо было непроницаемо холодным, и лишь в глазах временами мелькало что-то похожее на усмешку.

Когда спустились по лестнице и вышли на улицу, Николай Николаевич увидел большой черный автомобиль. Возле него собралась толпа любопытных.

— Вот что стало с русской демократией! — громко произнес Николай Николаевич, чувствуя себя героем и явно рассчитывая на сочувствие.

Любопытные молча попятились в сторону. Мужчина в кожаной тужурке ничего не сказал, лишь открыл дверцу, пропустив Николая Николаевича в машину, и черный «мерседес-бенц» медленно тронулся.

Поездка была непродолжительной. И поехали не к Литейному мосту, не в «Кресты», как думал Николай Николаевич, а прямо по Невскому, из чего нетрудно было догадаться, что везут его прежде на Гороховую для допроса, а после уж отправят в тюрьму. Однако, переехав Фонтанку, автомобиль свернул вдруг налево и, резко притормозив, остановился у Аничкова дворца, где размешался Наркомпрод.

— Сейчас вы сдадите дела, — строго сказал посланец Дзержинского и, помолчав, добавил: — В моем присутствии… Ключи от сейфа также попрошу сдать коменданту…

Жизнь в комиссариате продолжалась. Немногие, правда, выходили на службу, отказавшись участвовать в забастовке. Одному из них Николай Николаевич начал сдавать дела фуражного подотдела.

Процедура эта отняла часа полтора. Мужчина в кожаной тужурке несколько раз выходил, оставляя их вдвоем, затем возвращался, а когда приемосдаточный акт был подписан и ничего другого не оставалось, как ехать на допрос либо в тюрьму, затеял непонятный какой-то разговор.

— Гражданин Вяткин, это вы избраны главой стачечного комитета?