Дмитрий Смирнов - Особое задание

В начале февраля у Степаняна состоялся разговор с начальником гарнизона.

— Слушай, Микич (так офицер звал чекиста)! Скоро у меня день рождения. А для этого нужен армянский коньяк. Могу я на тебя рассчитывать?

— А когда, гаспадин капитан?

— Девятого февраля…

Гарнизон готовился достойно отметить день рождения своего начальника. Готовился и Степанян. Он заготовил несколько ящиков коньяка (его доставил связной ЧК Седрак), обильную закуску. О запасах торговца узнал и начальник караула, несущего охрану моста. Он не замедлил посетить буфет и попросил у Степаняна пару бутылок.

«Это хорошо, что сам пришел просить, — подумал Степанян. — Надо из этого визита извлечь пользу».

— Как же мне помочь тебе, дарагой! — ответил он начальнику караула. — Много гостей будет у капитана. Он никому не велел продавать… Если не возражаешь, я сам принесу тебе что нужно на пост…

В Караклисе тем временем формировался стрелковый батальон, которому предстояло овладеть мостом в Шагали. Подбирали смелых, проверенных людей. И хотя вооружение было разнокалиберным — от русских трехлинеек до английских «россе», у командования сложилось твердое убеждение, что этим людям по плечу захват моста. Операцию назначили на день рождения капитана Шатилова.

Поздно вечером в штабе повстанцев состоялось последнее совещание. О готовности батальона докладывал Лазьян. Каждой роте, а их было три, ставилась своя, строго определенная задача. Первой роте, которой поручили командовать мне, предстояло снять часовых, блокировать караульное помещение.

Не буду рассказывать всех подробностей, как мы по-пластунски подбирались к мосту, как снимали часовых. Дело в конечном счете не в нас, а в том, как Степанян обеспечил нам победу.

Мы ворвались в караульное помещение. В нем стоял запах сивухи и коньяка. Всюду — разбросанные бутылки. На столе — остатки пищи. Оставшиеся в живых после боя подняли руки. Вбежавший вместе с нами в помещение бородатый мужчина сразу же обратил внимание на возившегося в углу с какими-то проводами белогвардейца.

— Напрасно стараешься, — громко сказал бородач. — Провода перерезаны.

Это был Арташес Степанян.

Оказывается, пока мы разоружали сдавшихся в плен солдат, белогвардеец хотел поднять на воздух железнодорожный мост. Но наш разведчик предупредил взрыв.

Мы занимали Шагали. Нас вел вперед Степанян. По его команде бойцы оцепляли дома, где спали пьяные офицеры.

Наконец мы подошли туда, где несколько часов назад отмечал свой день рождения начальник гарнизона. Здесь все знакомо недавнему буфетчику. Осторожно снят засов, распахнута дверь. Перед нами в самых живописных позах почивают пьяные офицеры.

Дольше всех не хотел понимать, что случилось, не успевший протрезвиться именинник. Он все время валился на пол и, глядя осоловевшими глазами на буфетчика, бубнил:

— Микич! Сообрази еще стаканчик!..

Ночь закончилась для нас полной победой. Руководитель повстанцев Лазьян телеграфировал председателю Ревкома Армении Касьяну:

«Красные повстанцы шлют трудящимся Армении из захваченных трофеев первый подарок — два паровоза, цистерны с керосином, семь мешков чаю, теплое белье, сельскохозяйственные орудия…»

Силами одного батальона было взято в плен 12 офицеров и 600 солдат. Было захвачено 5 пулеметов, около тысячи винтовок, много боеприпасов.

Грудь чекиста Арташеса Степаняна украсил орден Красного Знамени, который ему вручил лично Серго Орджоникидзе.

В августе 1920 года меня с группой товарищей направили на работу в Ставропольскую губернскую чрезвычайную комиссию.

На Ставропольщину мы прибыли впервые. Перед нами открылись необъятные степные просторы с редкими, но крупными станицами. Южное солнце палило нещадно.

Нас встретил начальник губчека, член коллегии ВЧК Василий Степанович Савинов. На вид ему было не более пятидесяти лет; приятная серебристо-белая седина покрывала его голову. По рассказам товарищей мы уже знали о том, что он рабочий Путиловского завода, работал там вместе с М. И. Калининым, с 1906 года состоит в партии большевиков, не раз бывал в ссылках. Он был немногословен, но то, о чем говорил, было весомым и неопровержимым.

Мы обстоятельно рассказали ему о положении в столице, в центральном аппарате ВЧК.

— А у нас здесь дела не совсем хорошие, — сказал Савинов. — Дают себя знать последствия только что закончившейся здесь ожесточенной гражданской войны: в степях бродят остатки банд Шкуро и Мамонтова, в городах и станицах осело много белогвардейцев, у населения еще не все оружие изъято, контрреволюционеры то там, то здесь поднимают головы. Одним словом, у нас жарко не только от солнца…

С кадрами у нас туговато, — продолжал Василий Степанович, приветливо осматривая прибывших чекистов. — Вы приехали весьма кстати. Мы благодарны Феликсу Эдмундовичу за помощь.

Ознакомившись с оперативной обстановкой в губернии и получив назначение, мы сразу же приступили к делу.

Вскоре в губчека поступили тревожные вести. Одна комсомолка в воскресный день услышала на базаре разговор подвыпивших мужчин.

— Ты не горюй, Матвей, — говорил один другому, — скоро кончится их власть, и мы опять приберем землю к своим рукам.

— Да иди ты… — отмахнулся другой.

— Крест святой, правду говорю, — уверял первый, — мы им такую баню готовим — всех перережем и перевешаем, весь город виселицами уставим.

Это известие насторожило губчека. Подняли на ноги весь губернский аппарат. Вскоре удалось напасть на след одного из неизвестных. На том же базаре его опознал по приметам сотрудник милиции. Было решено мужчину не задерживать, а просто установить его местожительство. Незнакомец оказался жителем станицы Старомарьевской, что в семи километрах от Ставрополя.

Выяснилось, что в станице действительно засело много бывших белогвардейцев, они-то и готовили мятеж. К белогвардейцам примкнули кулаки и уголовные элементы. Создалось положение, при котором в любой момент Ставрополь мог подвергнуться нападению мятежников.

Признаки готовившегося восстания стали проявляться и в самом городе.

Однажды я пошел домой на обед. Подхожу к дому. По профессиональной привычке осмотрел все вокруг, глянул даже на забор. И что же вижу: на воротах мелом нарисованы три креста.

«Странно, что бы это могло означать? — подумал я. — Вчера этих крестов здесь не было, сегодня — появились. Ребенок ради игры их нарисовать не смог бы — ему не дотянуться…»

В особняке кроме меня жили еще два оперативных работника — Бобров и Рождественский. Я еще раз посмотрел на эти странные знаки. «Уж не нас ли касаются эти кресты, нет ли их на других домах?..» — мелькнула тревожная мысль, и я пошел вдоль улицы. Я уже знал всех сотрудников губчека и партийных активистов города, знал даже, где они живут.