Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

— Вон, Алеша, смотри! Звездочка покатилась!

— Та-то.

— Ага. Вон еще. Да не там, сюда гляди, — и Маша взяла его за плечи, повернула. — Сюда. — А голос у нее почему-то осекся.

От теплых девичьих рук кинуло в жар, перехватило дыханье, и он придвинулся к девушке, заглянул в мерцающие глаза. Когда заглянул, сразу вспомнил, какие они ласковые, какие в них теплятся коричневые крапинки у самых зрачков. И все другое вспомнил тогда и понял вдруг, что без Маши ему было бы труднее прожить тот год. Просто невозможно даже было бы прожить его.

А позже Маша уронила лицо в ладони и тихо сказала ему:

— Ведь и я, Алешенька, тоже давно тебя…

Это было в тот же вечер. Нет, не в тот, потому что на востоке уже всходило солнце, и, следовательно, это было утром следующего дня.

Теперь Маша живет в доме Ходжамьяра. Через считанные часы она уедет на курсы в Верный. Ему тоже предстоит поездка, только в другую сторону — за кордон.

— Так я пойду. Хотел проститься с Марией Тихоновной. Уезжаю завтра, — протянул Сиверцев руку старику.

— Далеко?

— Даже вам, ата, хотя вы и отец нашего Махмута, не могу сказать.

— Не говори. Сам, может, узнаю, если захочу.

— Думаете, Махмут скажет?

— Махмут не скажет. А он с тобой едет?

— Нет.

— Куда же он ушел? Вчера еще ушел из дома и не вернулся. Ты его не видел?

— Нет. Но слышал, что бандитов каких-то поймали. Он их допрашивает.

— Бандитов, говоришь?

— Об этом весь Джаркент уже знает. И как скоро слух до народа доходит?

— Алдажар тоже в милиции?

— По-моему, он в Хоргос уехал.

— Эх, Алеша, Алеша, — усмехнулся Ходжамьяр, опять обнажив десны, — в чеке работаешь, милиция через улицу от чеке. Про бандитов, говоришь, весь Джаркент знает, а ты про одного Алдажара ничего не знаешь. Погляди вот туда, — и старик махнул рукой вдоль дувала.

— Приехал, значит. Ну, я пошел, — заторопился Сиверцев. Видимо, у него не было никакого желания встретиться с начальником милиции, и он сразу за домом свернул в переулок.

А мимо Ходжамьяра серединой улицы торопливой походкой шагал начальник Джаркентской милиции Алдажар Чалышев. На его сухом, исклеванном оспинками лице солнце не могло выжать ни росинки пота. Когда Чалышев поравнялся с Ходжамьяром, тот крикнул ему из-за дувала:

— Эй, Алдажар! Салемалейкум.

— Алейкумвассалем, — вздрогнул погруженный в свои мысли Чалышев.

— Вечером приходи, Алеке, старуха плов хочет варить. Махмуту скажи, чтобы приходил, а то он совсем от дому отбился. Явитесь, той устроим.

— Придем, ата. Ты же знаешь, где той, туда и мертвая голова катится, — кивнув, Алдажар пошел дальше.

Старик глядел ему в спину и уже жалел, что сорвалось с языка приглашение. А как было не позвать? Кровный брат сыну. Спас его, теперь вместе в одной милиции работают.

И все же не лежало у Ходжамьяра сердце к Чалышеву. Иногда он даже принимался ругать себя за то, что плохо думает про Алдажара. «Откуда беру? — удивлялся старик. — В большевики записался Алдажар, бандитов ловит. Совсем, может, он неплохой?».

А память тут же выталкивала из своих глубин то замеченный мимолетно по-волчьи яростный и короткий, как молния, блеск в глазах Алдажара, от которого словно сквозняк пробегал между лопатками, то его, похожую на гримасу усмешку, от которой тоже, если вглядеться в нее, становилось не по себе, потому что хороший человек так усмехаться не должен.

Чалышев же между тем дошел до переулка почти, но вдруг остановился.

— Айрана в твоем доме, ата, для меня не найдется с пиалку? — обернулся он к Ходжамьяру.

— Как это не найдется? — удивился старик и, заметив в конце улицы докторшу, подумал: «Не из-за нее ли вернулся?».

Кое-что старый Ходжамьяр стал примечать за Алдажаром последнее время.

Выпив наскоро несколько пиалок холодного айрана, Чалышев заторопился.

— Ну, я пошел, ата.

Однако, уходя, он постучал в комнату к Грачевой.

— Можно к вам, доктор? — и плечом прикрыл за собой дверь.

— Зачем вы меня называете доктором?

Чалышев пропустил вопрос мимо ушей.

— Ну-с, Мария Тихоновна, — усмехнулся он, — если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Вот я и решил. А то сколько вас к себе ни приглашал…

— Мне просто некогда, — перебила его Грачева. — Сейчас тоже некогда. Очень, — подчеркнула она, для убедительности скрестив на груди руки.

— Это я слышал уже много раз.

Чалышев подошел ближе, заглянул девушке в глаза настороженные, посуровевшие и понял, что не привыкли они открываться сразу, первому встречному до тех пор, пока сердце не подтвердит, что это уже можно сделать.

Но только Чалышеву наплевать было, какие глаза у Грачевой и что она думает о нем. Алдажар Чалышев привык считаться лишь со своими желаниями. И не будь сейчас в доме этого старого ишака Ходжамьяра и его сухопарой Магрипы, он бы иначе обошелся с этой девкой, совсем иначе. А виновата во всем, что он готов сделать с ней, она сама. Зачем неделю назад не проверила, что он сидит на террасе, ушла в сад к арыку, где, заставленная циновками стояла на подпорных столбах бочка. И там, забыв задернуть простыню, она разделась и стала под душ.

Он смотрел на нее, и в горле у него пересыхало все больше. Не выдержав, он шагнул с террасы. Под его ногой скрипнула половица. Девушка с криком сорвала простынь, завернулась в нее и кинулась опрометью в дом. Он за ней, но Грачева успела захлопнуть у него перед носом дверь. С той поры не может отделаться Чалышев от увиденного. Манит его к себе гибкая широкобедрая девичья фигура, в которой все удивительно ладно, все в меру, начиная с маленькой, красивой груди. Стоит вспомнить, как она стояла, потягиваясь, под струей воды или быстрая и белая, как метель, неслась навстречу, сразу бросает в жар.

Попытка заманить девушку, где не будет свидетелей, ни к чему не привела. Упорство медицинской сестры распаляло все больше.

Чалышев почти вплотную приблизился к Грачевой. На него смотрели все те же настороженные, непримиримые глаза.

«Ого, такая на весь Джаркент вой поднимет».

— Прошу извинить за беспокойство, доктор, — Чалышев круто повернулся и пошел из комнаты. «Не к спеху, — подумал он, — можно и подождать. Тем более, что ждать осталось совсем недолго… А тогда!»

Когда закрыл за собой дверь, какое-то время постоял возле нее, не в силах скрыть торжествующего блеска в глазах. «Скоро в ногах будет валяться».

В последнем письме, полученном от Дутова, неплохие вести. Атаман заканчивает подготовку к походу на большевиков и вот-вот двинет свои легионы. Они пойдут как смерч, сметая все на своем пути. Кто окажет им сопротивление? Особенно на первых порах. Эскадрон кавалеристов, приданных уездному чека? Или те двадцать милиционеров, которыми командует он, Алдажар Чалышев? А больше до самого Верного в одну сторону и до Омска в другую никаких крупных воинских подразделений. Между тем важно именно вначале похода не встретить упорного сопротивления. Тогда всюду, где пройдет атаман и где он только еще должен будет пройти, как лавины, покатятся восстания. Недовольных советской властью хватает. Это все, у кого отняли возможность жить сытно: поотбирали скот, дома, заводы, власть, положение. Такие не дрогнут. Они только и ждут своего часа, и они умеют лить кровь обидчиков. А как только Дутов дойдет до Волги, на помощь ему придут союзники. Их позовут, чтобы они помогли, а кому позвать, за этим дело не станет. Все продумано и учтено заранее.