Яков Волчек - Сын Карая

Он носил теперь густую каштановую бороду, почти до пояса. И странно было видеть молодое, красивое, жестокое лицо в обрамлении всклокоченных волос.

Обрить бороду Геннадий Числов не дал. Вежливо объяснил: «Я знаю, что у вас такой порядок и раз я попал в ваш монастырь, то должен подчиняться уставу. Но прошу со всей убедительностью сделать для меня исключение. Вам же, начальникам, удобнее, чтобы я остался в бороде. Особая примета: бородач! Начальство любит, чтоб у жулика были особые приметы. А я своим внешним видом исключительно дорожу и очень обижусь, если обреете».

С майором Гукасяном он всегда балагурил, очень точно, впрочем, удерживаясь в допустимых границах. Сейчас, стоя первым у ворот, он весело откликнулся:

– А ведь я заметно перековываюсь, гражданин начальничек, ключик-чайничек, только вы один не хотите признавать.

Майор Гукасян никогда не позволял излишних вольностей в обращении:

– Что это еще такое – «ключик-чайничек»?

– Песня; Художественное произведение. Откуда, как говорится, слов не выкидают:

– Отставить песню! – приказал майор.

К воротам подали грузовик.

Всех, кто назначен был на дорожные работы, пропускали через ворота по двое. Каждого дежурный останавливал на секунду и ощупывал карманы и бушлат на груди. В руках преступника любой ржавый брусок железа мог превратиться в смертоносное оружие. Затем заключенные по одному влезали в кузов машины.

Первым влез Числов и уселся на дно, привалившись спиной к борту и обхватив руками колени. За ним, соблюдая установленный порядок, стали подниматься остальные.

Машина должна была отвезти заключенных на работу в степь – за двадцать пять километров от лагеря. Там прокладывалась новая шоссейная дорога. Майор Гукасян охотнее всего посылал работать по этому наряду самых подозрительных. Там пустынно, посторонние не появляются, машины почти не ездят. И всё там на виду. Часовые, расположившись поблизости от работающих – в конце и в начале участка, – могли без труда предотвратить любую попытку побега. К тому же с машиной обычно отправляли троих конвоиров. Один с автоматом стоял впереди, в кузове грузовика, а все заключенные сидели на полу, другой – у заднего борта и тоже с оружием наготове, а третий ехал в кабине с шофером.

В это утро при отправке грузовика случилась маленькая заминка. И если бы ей придали значение, то, может, все обошлось бы благополучно.

Одним из последних в машину должен был влезть Федор Пузанков, парень могучего сложения, отчаянный и ловкий. Он был осужден на пять лет за злостное хулиганство. Когда подошла его очередь, он вдруг негромко сказал, что не поедет. У него болит живот.

Впоследствии один из конвоиров говорил, что ему показалось, будто Федор Пузанков чуть заметно подмигивал начальнику. Но тогда этот конвоир промолчал, а другие ничего подозрительного не заметили. Такие отказы были делом привычным. Но вполне возможно – это было решено потом, – что Федор Пузанков действительно хотел остаться в колонии и разоблачить сговор бандитов, подготовивших побег. У него был сравнительно небольшой срок, и ему, наверно, не хотелось рисковать.

– Значит, не едешь? – спросил для порядка дежурный. – Отдохнуть захотелось? Иди к врачу, докажи, что не симулируешь.

Он собирался уже отправить машину без Пузанкова. Но Геннадий Числов поднялся на ноги.

– Кто это не едет? Это Федор, что ли, у нас прихворнул?

– Я не еду! – с вызовом подтвердил Пузанков.

Геннадий выпрыгнул из машины. Захватив в кулак бороду, он с полминуты пристально глядел на отказчика.

– Заболел, значит, Феденька? Плохо чувствуешь себя, бедняжка?

– Не твоя печаль.

– На вежливость был ответ – хамство! А может, я твою болезнь понимаю?

– Иди ты… – вяло отозвался Пузанков.

– Ты будь своим, Федя, да без убытка. И все же соображай – мой тебе добрый совет, – с кем говоришь! – Геннадий придвинулся вплотную к рослому Пузанкову и коротко, зло бросил несколько слов.

Никто из близстоящих ничего не расслышал. Пузанков изменился в лице, замотал головой на бычьей шее:

– Все одно не поеду!

– Тогда и я останусь, – с холодной улыбкой объявил Геннадий. – Буду дружка своего лечить.

Федор оглянулся по сторонам. С бессильной ненавистью обратил взгляд на Числова – и словно сломался. Полез в кузов. Голову он опустил и уже не произнес больше ни слова.

Никто в ту минуту не понял смысла этого поединка. Если бы Числов приказал кому-нибудь отказаться от работы, тут на него, конечно, быстро нашлась бы управа. А сейчас, по видимости, все было в порядке. Один преступник, явный симулянт, отлынивает от работы, а другой уговаривает его не делать глупостей. И результат – оба едут на работу. Разве это плохо? Только похвалить Числова нужно за это, вот и все.

Конвоиры заняли свои места.

– Разрешаю отправление! – крикнул дежурный.

И машина тронулась.

Весь путь до места работы занимал примерно полчаса. Но уже через пять минут пришлось сделать остановку.

Двое заключенных повздорили из-за какого-то пустяка. Не успели конвоиры вмешаться, как Корюн Едигарян ударил камнем по голове Аскяра Велиева. Их тут же разняли, высадили из машины. Велиев испуганно повторял:

– Я ничего ему не делал… Он говорит: «Отодвинься». Пожалуйста, могу отодвинуться… Я хотел отодвинуться – он ударил… За что?!

Рана была, вероятно, не очень опасная. Но пострадавшего надо было все же поскорее доставить на перевязку. Хорошо, что еще недалеко уехали от лагеря.

Пострадавшего и преступника – обоих решили отправить обратно в лагерь. С ними пошел один из конвоиров – тот, что сидел в кабине с шофером.

– Ответишь, мерзавец, по всей строгости, – сказал он Едигаряну. – Еще раз под суд пойдешь. Давай вперед!

Корюн Едигарян угрюмо вышел на дорогу. Он и сам знал, что получит дополнительный срок. Но, как потом выяснилось, не сделать того, что сделал, он не мог.

Теперь он молча повиновался всем распоряжениям. Вообще, после того как ударил Велиева, он уже не произнес ни слова и не отвечал на вопросы, а заговорил лишь через несколько дней в кабинете следователя. Велиев же только охал и просил, чтобы его привели в лагерь побыстрее. Он прижимал руку к голове – боялся потерять много крови.

Впоследствии выяснилось, что все это было заранее обдумано и подстроено Числовым. Аскяр Велиев, мелкий трамвайный воришка, ничего не знал, он был только жертвой. Но почти ничего не знал и Едигарян. Он играл с Числовым в карты, и ставкой была судьба Аскяра Велиева. Едигарян проиграл и должен был выполнить то, что приказано, иначе ему самому грозила расправа. Для чего этот удар был нужен Числову, Едигарян не понимал, но спрашивать не смел. В планы побега его не посвящали.