Жюль Верн - Маяк на далеком острове; Болид; Малые и неоконченные произведения; Драматические произведения

Меня начало охватывать беспокойство. Уж не сошел ли я с ума? А если еще нет, то не свихнусь ли в ближайшем будущем? Я побежал, и кровь застучала у меня в ушах. Мне необходимы были воздух, простор и абсолютная тишина пустыни. Площадь Лонгвиль была недалеко. Я поспешил туда, в эту маленькую Сахару. Я побежал туда...

И очутился в оазисе. Под большими деревьями царили тень и прохлада. Под цветочными массивами расстилались зеленые ковры. Воздух благоухал. Среди зелени журчал прелестный ручеек. Из старинной наяды, на которой время оставило свои неизгладимые следы, струилась чистая вода. Разумеется, без искусно устроенного приемника воды бассейн переполнился бы и затопил город. А вода эта была отнюдь не сказочной, не нарисованной на закопченном стекле или марле. Нет, это было самое настоящее химическое соединение водорода и кислорода, свежая питьевая вода, в которой кишели тысячи мелких рыбешек, хотя еще вчера они не смогли бы прожить в этом бассейне и часа. Я погрузил губы в эту воду, которую до сей поры все анализы признавали негодной, и она оказалась подслащенной, дамы и господа, что в тогдашнем своем состоянии экзальтации я нашел совершенно естественным.

Последний раз взглянул я на влажную наяду — так смотрят на чудо природы — и направился к улице Рабюйсон, задаваясь вопросом, сохранилась ли она еще.

Во всяком случае, налево вырисовалось огромное шестиугольное строение с величественным входом [659] Здесь Ж. Верн говорит о деревянном цирке Амьена, который только в 1889 г. был заменен на более капитальный. См. также в наст. изд. «Речь на открытии муниципального цирка в Амьене». . Оно служило одновременно и цирком, и концертным залом, достаточно большим, для того чтобы в нем звучала музыка, исполняемая и «Орфеоном», и «Филармоническим обществом», и «Гармонией», и «Хоровым союзом» [660] Здесь перечисляются различные общества любителей музыки Амьена. , и фанфарами муниципальных добровольцев-пожарных,

В этом зале (что хорошо было слышно снаружи) огромная толпа аплодировала так, что стены, казалось, вот-вот обрушатся. Массе народа, собравшейся около здания, передавался энтузиазм находившихся внутри. У дверей на гигантских щитах огромными буквами значилось:

Я ничего не знал ни про императора, ни про его заурядного виртуоза.

— А когда же приехал этот Пьяновски? — спросил я у одного меломана, выделявшегося среди других чрезвычайно развитыми ушами.

— Он не приезжал, — ответил туземец, окинув меня странным взглядом.

— Так когда же приедет?

— И не приедет, — ответил любитель музыки.

При этом у него был такой вид, словно он хотел сказать: «А вы-то сами откуда явились?»

— Но если он не приедет, — продолжал я, — то как же он даст концерт?

— Он играет именно сейчас.

— Здесь?

— Да, здесь, в Амьене, и одновременно в Лондоне, Вене, Риме, Петербурге и Пекине!

«Ах, вон оно что! — подумал я. — Да все эти люди безумны! Быть может, каким-то образом разбежались пансионеры заведения в Клермоне?» [662] В городе Клермоне, примерно в 60 км от Амьена, находится известная психиатрическая больница.

— Послушайте... — начал было я.

— Да вы почитайте афишу! — прервал меня меломан, пожав плечами. — Разве вы не видите, что это электрический концерт?

И я прочел афишу. В самом деле, именно в этот самый момент знаменитый долбилыцик по слоновой кости, Пьяновски, выступал в парижском зале Эрц, однако при помощи электрических проводов его инструмент был соединен с роялями в Лондоне, Вене, Риме, Петербурге и Пекине. В результате в тот момент, когда он нажимал клавишу, одна и та же нота звучала на всех инструментах. Каждое прикосновение моментально передавалось по электрической сети!

Я хотел было войти в зал, но это оказалось невозможным. Уж не знаю, был ли концерт электрическим, но могу утверждать, что слушатели явно были наэлектризованы.

Нет-нет! Я находился не в Амьене. В городе, населенном серьезными и разумными людьми, не совершаются подобные вещи! Мне захотелось выяснить, так ли это, и я пошел по улице, которая должна была бы быть улицей Рабюйсон.

На месте ли библиотека? О да, и посреди двора мраморный Ломон [663] Ломон Шарль Франсуа (1727—1794) — французский аббат, автор школьного учебника «Элементы французской грамматики». Кроме того, он выпустил учебник латинской грамматики и сборник исторических текстов «О знаменитых людях», по которым поколения французских школьников учили классическую латынь. Статуя Ломона работы амьенского скульптора Форсевиля (см. в наст, изд. сноску 1 на с. 437) была поставлена в I860 г. все еще угрожает прохожим, не выучившим грамматику.

А музей? На месте! И все еще виднеются, несмотря на старания муниципалитета, литеры «N», увенчанные короной [664] Речь идет о вензеле Наполеона Бонапарта. .

А здание Генерального совета? Да вот оно, со своей монументальной дверью, через которую мы с коллегами привыкли проходить каждую вторую и четвертую пятницу месяца [665] В здании Генерального совета проходили заседания Амьенской академии. Ныне в нем располагается префектура. .

А здание префектуры? Здесь, и ветры долины Соммы треплют вывешенное на нем трехцветное знамя, словно оно находится под огнем бравого триста двадцать четвертого полка!

Я их узнал, эти здания. Но сколько домов изменило свой вид! Улица Рабюйсон стала похожей на бульвар Османа [666] Начиная с 1850-х годов барон Жорж Эжен Осман проводил по поручению императора Луи-Наполеона «расчистку» парижского центра от старых зданий, застраивая освободившиеся пространства многоэтажными домами в духе времени. Кроме того, при этой масштабной реконструкции были устроены обширные площади и проложены новые широкие магистрали, в том числе бульвар, названный в честь автора перестройки городского центра. . Я остановился в нерешительности, не зная что и думать... Но, когда попал на площадь Перигор, сомнений больше не осталось.

В самом деле, здесь случилось настоящее наводнение. Вода заливала мостовую, и казалось, что из-под земли бьет какой-то артезианский источник.

«Да это же водопровод! — мысленно вскрикнул я. — Большой водопровод, который годами строили здесь с математической точностью. Да, я нахожусь в Амьене, и притом в самом сердце старинной Самаробривы» [667] См. в наст. изд. сноску 1 на с. 418. .

Но в таком случае что же произошло здесь со вчерашнего дня? У кого бы спросить? Я же никого не знаю! Прямо как иностранец. И тем не менее невозможно, чтобы на улице Труа-Кайю я не нашел никого, с кем можно было бы поговорить.