Александр Богданов - Красная звезда. Крушение республики Итль

– Ты можешь ехать прямо в деревню, Петриль. Ты нам больше не нужен. Но не смей показываться даже вблизи города, пока мы не известим тебя. А вот тебе на постройку нового дома и на подарки жене.

Обомлевший кучер схватил пачку кредиток, хлестнул по лошадям и исчез.

Оба друга пошли по тропинке, отходившей от дороги в гору. Путь был трудный, и оба молчали, пока Атанас не сказал:

– Черт возьми! Откуда у тебя берутся слова? Когда ты заговорил эту чепуху о принце, ты говорил так, что я чуть не заревел белугой, хоть и знал, что ты врешь от «а» до «ижицы». Но скажи, пожалуйста, что тебе взбрело в голову возиться с этим недоноском и вытаскивать его в люди?

Младший остановился, присел на пень и, сорвав привязную бороду, бешено швырнул ее в траву, помянувши всю семью дьявола.

– Видишь, – ответил он медленно, – я был вором, жуликом, банщиком, статистом, позировал для неприличных карточек, пел с гитарой, одно время был кругосветным пешеходом, библиотекарем, грумом, альфонсом, поэтом, приказчиком, взломщиком, но не был еще министром. Из опыта моей жизни я вынес впечатление, что в этом звании вмещаются все мои многообразные профессии. Еще лучше они вместились бы в королевском, но королем мне не быть, и я продвигаю на это место другого.

– Мгм, – отозвался односложно старший. Оба опять помолчали.

– А дорого я дал бы, чтоб посмотреть, какая рожа будет у этого дурня, когда он увидит, что купил десять фунтов воздуха за два миллиона. К сожалению, мы этого не увидим, и вся прелесть зрелища выпадет на долю толстого

Аткина. Кстати, он ждет нас. Нужно поторопиться. Жалко отдавать заработанное честным трудом, но я привык быть хозяином своего слова.

Он поднялся, но, прежде чем двинуться в путь, добавил:

– В школе учительница рассказывала нам, что истина всегда вылазит почему-то из колодца и обязательно голая.

Я не завидую этому заморскому солдафону. Его истина вылезет из нефтяного колодца и будет достаточно непривлекательной и дурно пахнущей… Ну, в путь!

11. БАРОМЕТР ПАДАЕТ

В этой главе путеводная нить романа приводит нас с железной необходимостью в место, запретное для всех посторонних, – в спальню президента Аткина, в тот волшебный час, когда небо сбрасывает синий ночной плащ с порозовевших плеч.

Пуховые горы высятся на громадном кожаном диване президента горячими сугробами, покоя его отдыхающее от государственных забот тело.

Оранжевая лента ордена Демократической Свободы висит рядом на спинке стула, опровергая легкомысленную сплетню о ее органическом сращении с фигурой президента. Ее жаркий цвет пылает еще ярче на фоне фильдекосовых кальсон тона Поль-Веронез.

Несмотря на ранний час, президент Аткин не спал, – об этом свидетельствовали клубы табачного дыма, поднимавшиеся из глубины подушек, где утонула президентская голова, и присутствие в комнате Софи, сидевшей на краю дивана в чрезвычайно прозрачной батистовой сорочке, свесив пухлые ножки на мягкую шкуру, постланную вдоль президентского ложа.

Президент курил, а свободной от папиросы рукой методически гладил спину своей фаворитки, пышную и нежную, как сметана.

– Ах, детка моя, вы не понимаете, вы не хотите понять, как мне надоела эта слава, почести, мировая известность, лесть. Как я хотел бы удалиться вместе с вами куданибудь на необитаемый остров, в не нарушаемое ничем блаженство. Только сознание, что я оставлю простодушный и несчастный народ в горьком сиротстве в такое тяжелое время, удерживает меня и заставляет влачить ярмо долга…

– Нет, зачем же на необитаемый? – возразила Софи, томно подставляя спину под ладонь своего султана, – на необитаемом нехорошо! Я только что дала расписать акварелью мое новое платье, а там его некому будет показать.

Как всякая женщина, она вела свою логическую линию, и как всякая женщина, была права.

Господин Аткин вздохнул.

– Пожалуй, вы здраво рассуждаете, сокровище. Я сам скучал бы на необитаемом острове, даже если бы на нем жили… ну, допустим, обезьяны. Homo sapiens5 нуждается в себе подобном для общения. Человек – животное социальное и одаренное речью, а обезьяны не способны понять даже самую прочувствованную речь об избирательном цензе как основе истинной свободы. Я удавился бы на этом острове со скуки в конце первой же недели.

Логика президентской фаворитки сделала стремительный поворот на все тридцать два румба, и она сердито топнула ножкой:

– Вы говорите вздор! Вы не смеете говорить так! Со скуки?. Это со мной? Вы, вероятно, не совсем проснулись и полагаете, что с вами рядом мадам Аткин. Но я думала, что ваша рука может ощутить явственно разницу строения между мной и вашей супругой.

Президент не смог возразить и только неясно поцеловал теплый локоток Софи.

5 человек разумный (лат.)

Она сморщила нос и продолжала:

– Нет! Необитаемый остров не годится. Лучше вы выйдете в отставку, выдадите Лолу замуж, а мадам Аткин станет настоятельницей мужского монастыря. Тогда мы уедем в имение и будем возвращаться в столицу только зимой, когда бывают благотворительные балы. Я ужасно люблю танцевать для рабочих.

– Вы ангел доброты, крошка, и даже не представляете себе, какие неблагодарные свиньи ваши рабочие, – сказал печально президент и задумался.

В душе его легло ясное спокойствие. Он знал, что когда лопнет с грохотом бычьего пузыря демократический строй, которому он служил так пламенно и ревностно, поезд его жизни не сойдет с рельс вслед за республикой.

В письменном столе президента, в потайном ящике, лежали тугие свертки наутилийской валюты, полученные вчера на загородной даче министра финансов от продажи нефтяных промыслов. Этой суммы хватит, чтобы звезда счастья и покоя никогда не закатилась.

Какая отрада после честно пройденного пути государственного деятеля, политика и демократа найти успокоение в солнечной вилле на берегу моря, сажая цветы и смотря в глаза любимой женщине!

В конце концов, не есть ли любовь подлинная земная ось, ради которой существует весь материальный мир и для которой он, как птичий самец, рядится в самые радужные краски?

Разнеженный президент потянулся к подруге, ставшей мягкой, как воск, и раскрывшейся объятиям, но беззастенчивый стук в дверь лишил его ожидаемых радостей.

Софи испуганно вскочила.

– Ради святых… не впускайте! Это, наверное, мадам

Аткин!

– Не думаю, – сказал президент, нащупывая туфли. –

Что за стук? Почему в такую рань? Кто это? – раздраженно спросил он, подбирая волочившийся халат и берясь за дверную ручку.

Голос дворецкого, пресекшийся волнением, ответил глухо:

– Господин президент! Вас требует генерал Орпингтон! Президент повернулся к Софи. Губы его скривились в гримасу не то удивления, не то испуга.