Луи Буссенар - Капитан Сорви-голова. Гамбусино

Вам посчастливится, если вы не утонете в потоке, если вас не поглотит лавина снега, если вас не застанет в пути ураган или, что хуже всего, если вы не заблудитесь в девственном лесу!

Проделывать такой путь, далеко не устланный розами,

– как можно судить по нашему короткому описанию, –

часто приходится в продолжение несколько месяцев.

Как не похожи эти странствия на путешествия наших доблестных туристов!

Нам приходилось видеть людей необычайной силы, отваги и беспечности, людей, испытанных в опасности, – и тем не менее поседевших после трехмесячного путешествия в глубь пустыни.

Что бы ни говорили некоторые романисты, нелегкое дело – сражаться в одиночку, бороться один на один с почти непреодолимыми препятствиями дикой природы, как будто прячущей свои тайны и запрещающей дерзким авантюристам проникать на ее девственную почву. Поэтому в необъятных прериях и в высоких саваннах даже самый неопытный взор может легко заметить путь, проходимый караванами. Это – длинная белая линия зловещего вида, образовавшаяся из неосязаемой на ощупь пыли миллионов развеянных скелетов людей и животных. Эта линия, подобная змее в высоких травах саванны, так глубоко врезана в землю, что ничто не может ее стереть.

Вот именно по такой дороге с необычайными трудностями продвигался вперед отряд дерзкого капитана Горацио де Бальбоа через день после его разговора с доньей

Линдой, описанного нами выше.

Исчезли деревья и травы, уступив место черноватому песку, простиравшемуся далеко во всех направлениях –

пока видит глаз.

Небо цвета раскаленного железа, без единого облачка, излучало удушающий жар на истомленную землю. В воздухе не было ни малейшего движения ветерка. Свинцовая тишина висела над пустыней. Лошади, казавшиеся призраками, бесшумно скользили по устланной трупами земле, поднимаясь на дыбы и храпя от ужаса.

Напоенная горькими, отвратительными запахами, тончайшая пыль проникала всадникам в глаза, ноздри и горло, вызывая жгучую боль, подобную боли от ожога.

Только накануне на рассвете отряд вошел в пустыню, и уже сегодня, через несколько часов, все изнемогали от ужасных страданий.

Несколько лошадей пали от усталости. Брошенные своими хозяевами, еще трепещущие, они стали добычей целой стаи гнусных хищных птиц – урубу146, которые с резким клекотом кружили над ними и затем бросались на их трупы.

Трое или четверо солдат, шатавшиеся в своих седлах, смотрели вокруг мутными, невидящими глазами; это были первые симптомы сильнейшего прилива крови к голове от палящих лучей солнца – симптомы, указывающие на верную смерть к концу дня, если только не произойдет чуда.

Мрачные, безмолвные, с опущенными головами и дикими взорами, всадники машинально ехали вперед, не очень ясно отдавая себе отчет в окружающем.

Один только Горацио де Бальбоа с гордо поднятой головой, прямо, уверенно державшийся в седле, казалось, вызывал на бой неукротимую пустыню. Он, как разведчик, ехал на сто шагов впереди всего отряда, а вслед за ним ехали воины-команчи, которых Мос-хо-ке прислал ему в качестве проводников.

Команчи, бесстрастные и холодные, нечувствительные к раскаленным солнечным лучам, смертельно опасным для сопровождаемых ими белых, внимательно следили за приближающимся отрядом индейских всадников, маневрировавших примерно на расстоянии одного лье от отряда

Бальбоа.

– Что это значит? – гневно вскричал дон Горацио. – Эти черти собираются атаковать нас?

– Весьма вероятно, – лаконично ответил всадник, ехавший рядом с капитаном.

– Антилопа – умный воин, – вкрадчиво сказал дон Горацио. – Он, наверно, знает этих всадников?

146 Урубу (исп.) – южноамериканский гриф.

– Почему Антилопа должен их знать? – холодно ответил индеец. – Прерии принадлежат всем краснокожим, кто бы они ни были – команчи, сиу, апачи или пауни.

– Но это воины-команчи?

– Бледнолицый ошибается. Пусть он посмотрит на их щиты, бичи и опахала. Это – апачи Колорадо.

– Но если это правда, начальник, то ведь они наши непримиримые враги?

– В прериях все люди – враги, – саркастически заметил индеец. – Впрочем, чего же боится мой бледнолицый брат?

Апачей не более ста человек, а у моего брата в отряде людей в четыре раза больше.

– Это так, – раздраженно пробормотал Горацио, – но они изнурены палящей жарой, падают от усталости и не способны воевать.

Антилопа услышал или, вернее, догадался об ответе

Горацио; насмешливая улыбка тронула его губы, но он хранил молчание.

– Что делать? – повторил дон Горацио озадаченно.

Апачи тем временем продолжали свое наступление на фланги каравана, потрясая оружием и испуская крики, заставлявшие дрожать от страха испанцев. Испанцы понимали, что схватка с этими страшными врагами становится неизбежной. Тем более, что апачи, производя свои воинственные маневры, все ближе подъезжали к белым и вскоре должны были приблизиться на расстояние ружейного выстрела.

Угроза надвигавшейся опасности заставила солдат выйти из состояния угрюмой апатии, в которую они были погружены. Они гордо выпрямились в седлах, взялись за свое оружие и с живостью и энергией, на которую капитан никак не мог рассчитывать, приготовились храбро выполнить свой воинский долг и дорого продать свою жизнь.

Еще несколько минут – и схватка должна была начаться.

Уже множество длинных коричневых стрел, брошенных апачами, упало почти под ноги лошадей испанцев. Дон

Горацио не выдержал.

– Клянусь богом, – закричал он, – эти проклятые язычники думают преградить нам дорогу! Чего ждать?

Вперед, друзья!

Антилопа хладнокровно остановил капитана, положив ему руку на плечо.

– Что вы хотите, вождь? – спросил дон Горацио.

– Что думает делать бледнолицый? – спросил, в свою очередь, индеец.

– Атаковать этих мерзавцев, черт побери! – гневно вскричал Горацио.

Индеец отрицательно покачал головой.

– Мой брат не сделает этого, – сказал он.

– Я сделаю это, видит бог!

– Апачи не будут атаковать белых. Пусть мой брат перестанет обращать на них внимание!

– Вы же видите, что они несутся на нас!

– Я это вижу, но повторяю моему брату: они не будут атаковать.

Капитан хотел его перебить, но индеец сделал такой величественный жест, приказывая ему молчать, что Горацио, помимо своей воли, смолк.

Тогда индеец сказал значительно:

– Антилопа – известный в своем племени вождь, у него не раздвоенный язык, и слова, выходящие из его груди, всегда правдивы. Пусть бледнолицый слушает: то, что он должен слышать, чрезвычайно важно для него.

– Говорите, но коротко, прошу вас, вождь! – сказал дон

Горацио.

– Мой брат поверит словам Антилопы?