Д. Панков - Мир приключений, 1927 № 11

«… Ткань эта называется „ассепсанитас“… Ею сплошь обслуживается английская армия. К нашему счастью, ткань в огромных количествах за последнее время проникла и к нам… Было бы очень хорошо поставщиков ассепсанитаса привлечь крупной премией, чтобы, не уступая врагу, снабдить им и всю нашу армию»…

Альма отшвырнул донесение и встал.

— Старый идиот! Ты тоже уже наверное оделся в ассепсанитас? Боишься пули, старый дурак, и не боишься прилипнуть?

И он зашагал по кабинету.

— Однако, что же делать, чорт возьми? И как я не учел этого обстоятельства!

Но действовать надо было решительно!

Он потребовал к себе инспектора снабжений и велел немедленно произвести изъятие всех предметов из ассепсанитаса, распространенных в армии.

В гот же вечер к нему прибыл сам главнокомандующий и вручил от имени штаба предложение отказаться от своего распоряжения, как не мотивированного и грозящего армии потрясением.

Министр вспылил.

— Всякого, кто осмелится не подчиниться моему требованию, немедленно предавать военному суду! Слышите? Во время войны должна быть и военная дисциплина, генерал! Известно это вам? Я вас не задерживаю, генерал!

В ту же ночь, запершись в кабинете, он снова вел по радио-телефону разговор с химиком.

— М-сье Бетье! Я уже отдал приказ по армии об изъятии ассепсанитаса и нахожу необходимым сегодня же вечером выпустить эскадрилью на английский фронт для разброски эссенции. Я вынужден сделать это срочно, ибо из-за ткани у меня происходят крупные разногласия со штабом.

Бетье молчал. Потом выговорил:

— Хорошо. Я только прошу отсрочить выпуск эскадрильи на сутки. Английская армия еще не сполна снабжена моей тканью.

Бетье после разговора немедленно отправился к лорду Доннесталю с просьбою отпустить его на остров Урбан и прислать в его распоряжение эскадрилью.

Остров Урбан находился в 150 километрах от Шотландии. Бетье заранее соорудил там лабораторию и снабдил ее сырым материалом. Прибыв туда и не теряя ни минуты, он занялся изготовлением, но не бомб, а эссенции, вызывающей у ассепсанитаса липкость. Через полсуток она была готова. Собственноручно он розлил ее во множество небольших черных баллонов. Каждый баллон мог автоматически распылять жидкость на большом пространстве. Затем велел со всею осторожностью, как нечто действительно взрывчатое, нагрузить их на прибывшие аэропланы. Отдал инструкции, через какие интервалы бросать баллоны. К отлету в сторону неприятеля велел быть наготове, и в течение полусуток ждать сигнала от него, Бетье. Секрета бомб не знал ни один человек в мире, кроме него самого. Летчики и военные власти были убеждены, что эскадрилья сбросит на французов именно бомбы редкой взрывчатой силы.

Когда все было готово, химик снова переправился в Шотландию, на территорию фабрики. Отсюда, уединившись, он стал вызывать по радио Альма. Эскадрилью с эссенцией надлежало выпустить на англичан к утру, после того, как англичане обделают то же дело над французским фронтом.

Однако, ему никто не отвечал. Он не выпускал трубки целый час. Отклика не было. Что могло случиться? Французская эскадрилья не показывалась. Неужели его плану снова суждено сорваться? И когда! Когда он так близок к осуществлению! Два лагеря врагов в его руках, и через каких-нибудь трое-четверо суток две самые сильные и беспокойные в мире нации станут двумя стадами кротких овечек. И они будут диктовать остальному миру не злобу и сокрушение, а мир… только мир.

ЧАСЫ шли…

Между тем истекло полсуток, а ни самого Бетье, ни каких-либо инструкций от него летчикам на о. Урбан не поступало. Тогда эскадрилья ночью, без ведома химика, только по приказу своего начальства, отправилась через Ламанш на врага.

Бетье узнал об этом, как о совершившемся факте. Как путались все его расчеты! Чужая воля врывалась в его план и слепо, и нагло путала его игру!

Альма продолжал молчать.

Химик решил исчезнуть во Францию. Он очутился на французском берегу на рассвете следующего за ночью дня. В Париже он немедленно направился к военному министру.

— К Альма? Но ведь он арестован по подозрению в государственной измене. Он запрещал ассепсанитас, когда ткань явно была необходима там, где жужжала пуля и рвался снаряд. Он приказывал бездействовать подводным лодкам и не топить вражеских пароходов, когда они везли лес для той самой ткани, которая явно давала неисчислимые преимущества врагу. Такие распоряжения могли быть продиктованы только изменой. Ах, идиоты! Теперь ему все понятно. Но тогда скорее к префекту, м-сье Рубо!

Префекту доложили о химике.

— Бетье — химик? Немедленно принять и немедленно после того, как он войдет ко мне, у дверей поставить двойной караул. Поняли? Бетье — государственный преступник!

Химик вошел.

— Вы пришли отдаться в руки правосудия? Следовательно, вы раскаиваетесь?

— В чем? Я вас не понимаю, м-сье префект. Я пришел поторопить вас отправкой эскадрильи с эссенцией на английский фронт. Почему этого не сделали раньше?

— А я вас арестовываю! Вы предатель!

— Не понимаю. Разъясните, пожалуйста?

— Вы притворяетесь, м-сье! Разве вам неизвестно, что наша армия — героическая, непобедимая, святая армия — прилипла вчера ночью? А она должна итти разить врага! Мне хорошо известно, что кроме вас сделать этого никто не мог. Прилепить, как каких-то мух, своих соотечественников! Какое предательство! Вам грозит расстрел.

— Смею вас уверить, — вы меня не расстреляете, ибо отлепить армию могу только я. Вообще, вопрос о моем расстреле — праздный. Гораздо важнее отчего до сих пор не послана эскадрилья, чтобы прилипли англичане? И почему арестован м-сье Альма?

— Праздный? Вы находите, что вы невиновны?

— Я не говорю ничего. Устанавливать виновность будем потом. Сейчас же спешно надо слать на врага эскадрилью.

— Об эскадрилье не заботьтесь: она послана без вас и дело свое сделала.

Лицо Бетье мгновенно изменилось: оно засияло радостью.

— Эго правда, господин префект? Неужели? Когда? Почему же я ничего не знаю? Тогда о чем же вы беспокоитесь? Французская армия будет цела! Выпустите меня и предоставьте мне возможность делать, что мне нужно.

— Но знаю, есть ли основание для радости… Во всяком случае, я вас не выпущу. Я…

Он задумался и прошелся два раза по кабинету.

— Вы со мной сию минуту поедете к президенту республики.

Между тем по городу, как клочки тяжелого тумана, уже поползли тревожные и странные слухи. Они были такие дикие и нелепые, что их передавали неуверенно и шопотом.