Владимир Орловский - Мир приключений, 1927 № 03

Через полчаса перебойчивого, но упорного шагания показались влево бугорки, которые можно было принять за карагачи или талы. За ними вился легкий дымок. Юлдаш благоговейно потрогал бороду. Пророк посылает ему оазис в пустыне! Подходя ближе, он заметил в воздухе несколько длинноногих аистов и еще раз поблагодарил Аллаха. А уже к тому времени, когда солнце установилось прямо над головой, он плашмя лежал на сухой земле, не заботясь вынуть ноги из воды.

Он быть может пролежал бы здесь до ночи, но неизвестная еще судьба подняла его. Став на четвереньки и утвердившись в этом положении, он поднял правую руку, уцепился за ветку тала и тогда только выпрямился.

Все кости и жилы пели на разные сверлящие мотивы. В голове вертелось, как на каруселях, и нужно было подождать, пока все это уляжется, чтобы подумать о дальнейшем пути. Чем-то знакомым ввело от этих талов.

Не отдавая себе отчета, он прошел их и перед ним неожиданно открылись из-за последних веток кривые дома аула. Немного ближе от других-уродцев домов стояла присадистая, раскинувшаяся как карагач, чайхана (трактир). Под ее навесом галдели люди, а неподалеку стояли их привязанные лошади и опрокинутые арбы.

Юлдаш воскликнул:

— О! Провидение!

Это знакомая ему до боли в груди чайхана! Она всегда была обычным пунктом для него по дороге в русский город. Налево тянулась езженая-переезженая дорога. А в чайхане хозяином — старый приятель Макал. Вместе когда-то курили чигиль после чайника чая, говорили о делах под щелкание беданы (перепелки) в сетчатой клетке. А еще раньше мальчишками вместе купались на кум-арыке, мечтали о красивых кыз-бачи (девочках) и о собственных жеребцах.

Волнуясь старыми воспоминаниями, он дошел до чайханы, ухватился рукой за столб и громко крикнул всей бурлящей массе знакомых и незнакомых людей. Сколько радости и настоящего благопожелания было в его словах:

— О! Алейхум асслям! (мир над вами!).

Ему привычно ответило несколько голосов: — Асслям алейхум!

И все оглянулись на нового гостя, так громко приветствовавшего их.

У входа стоял человек с лицом, похожим на прокислую мякоть арбуза, весь в грязи и мокрый. Мгновение длилось молчание, потом все разом загалдели, закричали в ужасе:

— Махау! Махау! (прокаженный).

Через окна на улицу в немом страхе карабкались толстобрюхие бабаи, степенные мужи с черными бородами. Все выли, визжали, старались спастись в ущерб ближнему. Хозяин Макал в иступлении бросался поленьями дров в непрошенного гостя. Лаяла собака, усвоив людскую панику, и бешено рвались кони у привязи. Юлдаш, в страхе загнанного зверя, бросился к кишлаку, не рассуждая о том, что может там встретить. За ним, давясь своим лаем, кинулась собака, а за собакой, подгоняемая гневом сильного к слабому, посыпалась вся встревоженная толпа. Случайные чайрикеры бежали с китменями (поденщики с мотыгами), караульщики с дубинами, а остальные просто без вооружения, с пассивной жаждой крови. И в конце кишлака, в одном из дворов, настигли его. Там тоже властвовала паника: голосили женщины и их бачаси (дети), им вторили бараны, куры, коровы…

Юлдаш стоял на четвереньках и злобно смотрел в упор на распаленные бешенством лица людей.

Он хотел впиться телом в землю — это в безумном страхе казалось возможным, — но не успел, и только повернулся всем туловищем, лицевой стороной, к толпе.

Рот у него открывался и закрывался, ляская зубами. Это было его последним оружием, но не испугало оно толпу взрослых людей. Поднялся в воздухе один из китменей (мотыга) и впился острием в тело Юлдаша. И, словно по сигналу, посыпался на его тело град лопат, китменей, дубин…

С любопытством и страхом смотрели черноокие женщины из-за косяка двери. Восторженно прыгали вокруг голые бачаси, жалобно визжала остроухая собачка.

И долго после того, как увезли Юлдаша на арбе, в ауле слышалось страшное слово:

— Махау! Махау!

Из эскимосской жизни рассказ X. Т. Мунна

Иллюстрации М. Мизернюка　

Девятнадцатилетний Нан-нук, приемыш Ак-ша-ду, недвижно стоял на льду у края тюленьей дыры, поджидая, когда зверь вынырнет подышать. Вот уже более трех часов, как он стоял тут, но мысли его были далеко от дела, которым он был занят.

Сегодня утром Ак-ша-ду сказал Канч-о, сыну Ин-ното, что выдаст за него стройную, хорошенькую Оо-лай-ю, когда они вернутся с медвежьей охоты, — и смутные мечты Нан-нука о женитьбе на ней были грубо разбиты.

Расторопная в шитье, веселая, красивая, стройная и прямая, как копье, шестнадцатилетняя Оо-лай-ю была товарищем игр и неразлучной спутницей юноши; он привык смотреть на нее, как на свою будущую жену, хотя и волочился, и дурачился с полудюжиной других девушек, из которых каждая имела такие же шансы сделаться его женой.

Нан-нук понимал мотивы обещания старого Ак-ша-ду: Канч-о с молодой женой должны были поселиться вместе с ним, охотиться и ловить зверя для стариков в течение года или двух, так как Ин-ното, отец молодого жениха, имел еще других сыновей и замужних дочерей. В глазах Ак-ша-ду привлекательность дочерей имела цену чисто практическую, и он весьма естественно рассудил, что так как Нан-Нук и без того останется с ним, то недурно иметь сверх того еще одног о полезного для семьи работника. О взаимных чувствах Нан-нука и Оо-лай-ю старик вовсе не думал, да девушке и в голову не придет противиться его воле; на дальнем Севере — по крайней мере среди населения Баффиновой земли — родители почти всегда устраивают браки детей в своих интересах.

Нан-нук удивлялся, как сильно смутило его это утреннее известие. Ему еще никогда не приходило в голойу, что Оо-лай-ю значит для него более, чем другие девушки. Он был так глубоко озабочен, что не заметил слабого движения воды в дыре, вызванного приближением тюленя. Ударив острогой слишком поздно, когда зверь нырнул, он упустил его. Это было непростительной небрежностью для человека, который, подобно Нан-нуку, гордился, что он искусный охотник за тюленями.

Возвращаясь в юрту, он все продолжал думать о смутившем его известии. В конце концов было не мало других девушек кроме Оо-лай-ю; например, Коо-ли-тей и Килло-бар, — дочери старого Айу, — и рва-лу, дочь Пан-лу. Если бы он взял одну из них, он, конечно, должен был бы отработать за нее отцу в течение года, но Это было бы не хуже, чем работать на Ак-ша-ду. Нан-нук не думал, что Оо-лай-ю особенно мечтала о нем: когда окрестная молодежь проживала вместе в общей юрте прошлой весной, она кокетничала и терлась носами с Канч-о и Паниг-па, да и с другими, равно как и он проделывал это с Эва-лу, с Килло-бар и с Коо-ли-тей.