Владимир Орловский - Мир приключений, 1927 № 03

Опасность грозила с другой стороны. Уже года два в лаборатории Флиднера работал научный сотрудник, молодой инженер, командированный сюда из России, этой удивительной страны, где еще недавно питались человеческим мясом и падали мертвыми от голода на уликах городов, а теперь интересовались электрификацией, распадом атомов, излучениями нервной системы и чорт знает еще чем, что, по мнению Флиднера, было вовсе не к лицу этим дикарям и каннибалам. Вначале Дерюгин ничем не выделился из среды остальных сотрудников Флиднера и даже казался немного тугодумом, во всяком случае не из тех людей, которым суждено открывать Америки. Он занимался работами в области химии радиоактивных веществ, и, хотя они тесно соприкасались с исследованиями профессора, но не возбуждали в нем беспокойства.

Но вот уже сполгода, как Флиднеру стало казаться, что Дерюгин знает гораздо больше, чем хочет показать, и чем ему знать следовало. Этого, конечно, нельзя было утверждать несомненно, однако по некоторым вопросам, по брошенным вскользь замечаниям, по постановке опытов, не связанных непосредственно с его работой — профессор начал угадывать пытливый ум, настойчивый и смелый, стремящийся проникнуть в захватывающую тайну. Блеск, который этот несколько сутулый человек не всегда мог потушить, и загоравшийся в глубине его глаз каждый раз, когда на лекциях или во время практикума заходила речь о распаде атомов, — наполнял Флиднера смутной тревогой.

Это было, пожалуй, опаснее даже маленького старичка из Нанси, потому что было слишком близко, у себя под боком. Все настойчивее приходила в голову мысль о необходимости так или иначе отделаться от неудобного сотрудника.

Эйтель, сын профессора, служивший волонтером в кавалерийском полку рейхсвера, ненавидел Дерюгина всем пылом тяжеловесной, угрюмой ненависти и давно говорил отцу, что, будь он на его месте, он давно отправил бы этого «московского шпиона» ко всем чертям и во всяком случае не подпустил бы на пушечный выстрел к лаборатории. Сейчас Флиднер начинал соглашаться с мнением сада. Все же нужен был какой-нибудь благовидный предлог.

Да, все это не могло способствовать благодушному состоянию духа. Не говоря уже о том, что газеты каждый день доставляли достаточно пищи для самых мрачных размышлений. Этимолодчики, там, за Рейном, — совсем распоясались. Они позволяли себе такие штуки. Они так покровительственно похлопывали по плечу поверженного противника, так третировали его несчастную родину, что у Флиднера сжимались кулаки и захватывало дух.

— Ну, да ладно, — думал старик — хорошо смеется тот, кто смеется последний, — это их же поговорка. Посмотрим, кто посмеется, когда он, Флиднер, даст Германии могучую, непобедимую силу, которая, он чувствовал, вот-вот должна брызнуть мощным потоком по его лаборатории. Посмотрим!

Флиднер с сердцем ткнул опротивевшую недокуренную сигару в пепельницу, так что кучка пепла высыпалась на стол, и вышел из комнаты.

Был час обеда, и он соблюдался в семье очень строго. У окна, барабаня пальцами по стеклу, стоял высокий молодой человек в военном мундире.

— Здравствуй, отец, — заговорил он — а я только что опять встретил твоего рыжего московского идиота. Когда же ты, наконец, от него отделаешься? Я его видеть не могу спокойно. Он неизменно портит мне настроение, этот азиат.

Профессор молча пожал плечами.

За обедом Эйтель рассказывал рассеянно слушавшему Флиднеру о служебных делах, о лошадях эскадронной конюшни, о сослуживцах; с почтением, почти трепетом говорил о полковнике.

— Кстати, он с большим уважением отозвался о тебе, отец; сказал, что Германия тебе многим обязана и еще больше от тебя ждет.

Профессор улыбнулся: немного смешно и все же приятно было слышать такое признание своих заслуг из уст гусарского полковника.

— К слову сказать об этом, — продолжал Эйтель — если можешь, расскажи мне в самых общих чертах о Значении твоих последних работ. А то, право, любой фендрик в нашем казино знает об этом больше меня.

Флиднер улыбнулся.

— Пожалуй, ты прав. Попробую исполнить твою просьбу. Ты представляешь себе, что главная задача человека на земле — это борьба за энергию, которую он черпает из природы в самых разнообразных видах?

Гусар кивнул головой.

— Каждое новое взрывчатое вещество, каждая вновь сконструированная машина — это новый, более удобный, дешевый или целесообразный способ выкачивать из мира энергию, которая движет наши пароходы и поезда, работает па фабриках и заводах, носит по воздуху наши аэропланы, бросает за десятки и сотни километров наши снаряды. Но запасы каменного угля на земле иссякают, да их у нас и отняли; нефти тоже нет. Сила рек ограничена, а главное, — все это связано с тяжелыми, громоздкими массами вещества. Между тем неисчерпаемые источники энергии рассыпаны вокруг нас в изобилии всюду.

— Где же это?

— Да где хочешь. Вот в этом куске железа, который лежит у меня на столе, в луже грязной воды на улице, в дорожной пыли под нашими ногами — всюду, куда ни взглянешь.

— Я не понимаю.

— Знаешь ли ты, что такое атомы?

Эйтель улыбнулся.

— Кое-что слышал о них. Кажется, что-то очень маленькое.

— Вот именно, — невольно рассмеялся профессор, — и в этих-то невообразимо маленьких кирпичиках, из которых складываются все тела вселенной, и скрыты эти колоссальные запасы энергии. Атомы представляют собою концентрированное, сгущенное электричество. Они похожи на бесчисленные тьмы миниатюрных туго свернутых пружинок, или еще лучше маленькие зарядики необычайно сильного взрывчатого вещества. И когда мы научимся открывать замок Этих пружин, взрывать эти снарядики и управлять выбрасываемой ими вместе с тем энергией, — мы откроем новую эру в истории человечества: мы призовем к работе дремлющую вокруг нас силу, мы наводним мир дешевой и неиссякаемой энергией, мы освободим человечество от проклятия непосильного труда, выведем его на новую дорогу, мы…

— Мы прежде всего напитаем этой силой наши орудия и продиктуем свои условия в Париже и Лондоне, — прервал Эйтель, стоя посреди комнаты с блестящими глазами и грозя кулаком куда-то в пространство.

ФЛИДНЕР повернул выключатель и закрыл за собою дверь лаборатории. Вспыхнувший свет озарил знакомую картину, сразу охватившую душу тишиной и покоем рабочей атмосферы. Тянулись по стенам провода строгими линиями; костяными пальцами торчали там и сям между ними рубильники; поблескивали стекляные приборы на столах и полках; отсвечивали желтоватыми бликами медные части аппаратуры; мраморная распределительная доска с ее приборами и цветными лампочками придавала просторной комнате вид холодный и торжественный.

Читать дальше