Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Я шел позади ее, готовясь выстрелить при первом благоприятном моменте. Но я был крайне изумлен, подойдя к этому стволу дерева, так как увидел, что оно обладало лапами и покрыто было чешуей, блестевшей под лучами солнца; глаза были закрыты, а пасть полуоткрыта.

Это был крокодил, спавший на песке, под горячими лучами солнца, сном праведника. Он спокойно похрапывал, как храпят крокодилы, не имеющие на совести какого-либо недоброго дела.

Этот сон, эта поза, полная грации и неги и не знаю что еще, по всей вероятности, ввели Луизон в искушение. Я видел, как раздвинулись и шевелились ее губы; она смеялась, как шалун-школьник, намеревающийся ловко подшутить над своим школьным учителем. Она осторожно и тихо засунула всю лапу в пасть крокодила, пытаясь вырвать язык этого сони и полакомиться им в виде десерта, так как Луизон была отъявленной лакомкой, а это порок ее пола и ее возраста.

Но она очень строго была наказана за свое злобное намерение.

Не успела она прикоснуться к языку крокодила, как пасть его сомкнулась. Он открыл глаза, большие глаза зеленого цвета морской воды… я и теперь вижу эти глаза как бы пред собою… Он поглядел на Луизон с выражением изумления, гнева и боли, описать которое невозможно. Со своей стороны Луизон было не до шуток. Дорогая моя бедняжка яростно выбивалась из острых зубов крокодила. По счастью, она так сильно впивалась когтями в его язык, что несчастный не имел возможности напрягать все силы и отрезать ее лапу, что он мог сделать без всякого труда, будь свободен язык.

До сих пор бой был равен, и я не знал, кому из двух противников желать успеха, потому что во всяком случае поступок Луизон был предосудителен и ее шутка была крайне неприятна ее противнику. Но дело в том, что Луизон была так прелестна! Она была полна грации, члены ее тела были так изумительно гибки, движения так красивы и разнообразны! Она похожа была на молодую кошечку, играющую на солнце под надзором матери!

Но увы! Не до игры было ей, мечущейся по песку, испуская яростное рычание, оглашавшееся далеко в пустом лесу. Обезьяны, в полной безопасности рассевшиеся на ветвях кокосовых деревьев, смеясь любовались этой отчаянной битвой. Бабуины, показывая Луизон макакам, делали ей, положа мизинец на нос и распустив при этом все остальные пальцы, насмешливое движение рукою точно парижские гамены. [3] Гамен — уличный мальчишка (франц.). Даже один из них, очевидно гораздо смелее прочих, с ветки на ветку спустился на расстояние шести футов от земли и там, схватившись хвостом за ветку, осмелился концами когтей слегка царапать морду опасной тигрицы. Увидев эту шутку, все бабуины громко хохотали, но Луизон сделала по направлению шутника такое быстрое и угрожающее движение, что молодой бабуин живо убрался и, признавая себя счастливым, избежав ее зубов, не осмелился более повторить свою шутку.

Между тем крокодил тащил несчастную тигрицу в реку. Она подняла глаза к небу, точно умоляя его о помощи, а быть может, для того чтобы оно было свидетельницей ее мучений, и вдруг случайно встретилась с моим взглядом.

Какие чудные глаза! Какой печальный и кроткий взгляд, в котором выражались предсмертные страдания! Бедная Луизон!

В этот момент крокодил погрузился в воду, желая увлечь на дно тигрицу. При виде этого я принял твердое решение. Пенящаяся, клокотавшая вода доказывала усилия Луизон вырваться из зубов крокодила. Я ждал в течение полуминуты, не спуская глаз, и, взяв ружье на прицел, готовился спустить курок.

По счастью, Луизон хотя и животное, но весьма умное, догадалась схватиться за ствол дерева, склонившегося над рекою, и эта предосторожность спасла ей жизнь. Выбиваясь, ей удалось высвободить голову, поднять ее из воды и вследствие этого избегнуть задохнуться в воде. Мало-помалу сам крокодил почувствовал потребность дышать воздухом, а потому отчасти добровольно, отчасти насильно вылез из воды на берег.

Я только этого и ждал. В мгновение ока участь его была решена. Прицелиться в него, выстрелить из ружья прямо в левый глаз и раздробить ему череп было делом двух секунд. Несчастный открыл пасть, желая застонать; вслед за тем забил по песку всеми четырьмя лапами и тотчас издох.

Со своей стороны тигрица, еще быстрее, чем я, уже успела вынуть свою на половину разорванную лапу из пасти врага.

Сказать по правде, первое ее движение не выражало доверия или благодарности. Быть может, она полагала, что я для нее враг, опаснее крокодила. Прежде всего, она попыталась бежать; но бедное животное, владея только тремя ногами и с изувеченной четвертой, двигалось так, что протащилось только десять шагов. Сознаюсь вам, что я уже чувствовал себя сильно к ней расположенным. Прежде всего я ей оказал большую услугу, а ведь вам известно, что привязываешься к друзьям гораздо более в силу оказываемых им услуг, нежели в силу тех, которые от них получаешь. Кроме того, она казалась мне очень хорошего характера, потому что даже та шутка, которую она задумала проделать с крокодилом, выказывает жизнерадостность, а вам известно, господа, что радость, веселье, если только они искренни, не лицемерны, служат признаками доброго сердца и чистой совести.

Наконец, я был одинок, в чужой стране, в пяти тысячах лье от Сен-Мало, без друзей, без родных, без семьи. Мне казалось, что общество подруги, обязанной мне сохранением своей жизни, хотя у этой подруги были и четыре ноги, страшные когти и ужасные зубы, все-таки лучше, чем полное одиночество.

Был ли я не прав? Нет, господа! Последствия доказали, что я был вполне прав.

Когда я подходил к ней, увидел, что она, не будучи в состоянии держаться на трех ногах, легла на спину и с видимым отчаянием поджидала моего нападения. Она испускала глухое рычание, свойственное ей, когда она приходит в ярость, скрежетала зубами, показывала мне когти и, по-видимому, готовилась растерзать меня, или, по крайней мере, дорого продать свою жизнь.

Но я умею приручить самые свирепые существа. Приблизившись к ней медленно и самым спокойным видом положив ружье поблизости от себя на песок, я наклонился над тигрицею и тихонько поглаживал ее голову, точно голову ребенка. Сначала она взглянула на меня искоса, точно вопрошая меня, но, убедившись, что намерения мои дружелюбные, легла на живот, тихонько лизнула мою руку и с грустным видом протянула мне пораненную лапу. В свою очередь, я понял всю цену этого выражения доверия и тщательно осматривал ногу. Все кости были целы. Даже зубы крокодила не очень впились глубоко, вследствие того что Луизон сильно сжала его язык. Я ограничился тем, что, тщательно промыв рану, вынул из патронташа флакон с алкали, налил на рану несколько капель и затем подал Луизон знак следовать за мною. Из благодарности ли или из желания лечить рану она последовала за мною к телеге, где сопровождавшие меня малайцы чуть не умерли от страха, увидев ее. Они повскакивали из телеги, отбежав в сторону, и ни за что в мире не соглашались подступить ближе.