Ренэ Гузи - В стране карликов, горилл и бегемотов

- По крайней мере, - сказал Морель несколько часов спустя, - он покончил со своими страданиями. Если бы мы не были так измучены, мы бы не оставили его и дорого бы продали свою жизнь. Все равно придется погибнуть. К чему же тогда так мучиться? Я уже больше не могу…

И он хотел уже лечь на землю, но его спутник резким движением потащил его за собою. Он должен был испить свою чашу до дна!

Через два дня после этого белый, расчищавший заросли в окрестностях поста Буеме, увидел, что к нему бредут, поддерживая друг друга, два человека в лохмотьях, с непокрытой головой, исхудалые и с блуждающими глазами. До крайности удивленный, он некоторое время глядел на них, затем бросился к ним навстречу. Один из них, более высокий, открыл рот, желая заговорить, но не мог произнести ни слова и повалился на землю.

Три часа спустя, в хижине начальника поста, куда его перенесли, он испустил последний вздох.

А на следующий день, когда солнце садилось за лесом, трое белых поста Буеме опустили в землю на небольшом кладбище тело молодого лейтенанта, который всего лишь несколько недель тому назад веселый и счастливый покинул пост М-Боми.

Немедленно же посланный нарочный принес в главное местечко грустную весть.

Окружной комиссар, с письмом в руке, некоторое время предавался своим размышлениям. Затем, смахнув набежавшую слезу, сказал про себя:

- Бедняга! Погиб такой бесславной смертью! Бедная, несчастная мать…

После чего, помолчав немного, добавил, пожимая плечами:

- Он жаждал приключений! Ну, что же, он добился своего.

Дело происходит в Буеме, в Итури, на 1 1/ 2градусе северной широты и 28 градусах восточной долготы. Три часа пополудни. В тени сорок два градуса!

Небрежно развалившись на раскидном кресле, начальник поста, лейтенант Капелль, вынул трубку изо рта и немного хриплым голосом, которому старался придать нежный оттенок, крикнул:

- Арту-у-ур… миленький мой! Иди сюда скорее… Твой папочка хочет тебе сделать пробор. Ну, иди же скорей… Пст… Пст…

В пяти шагах от него, усевшись в удобной позе на ярком солнце, объект столь льстивых призываний, мирно грыз банан. Услышав, что его зовут, он, не торопясь, направился к креслу и уселся на коленях своего папочки, который, кстати сказать, имел шесть футов росту.

Старательно и осторожно, подобно горничной, причесывающей свою госпожу, белый, наметив линию пробора, разделил на две части длинные черные и притом весьма жесткие волосы на голове Артура, который воспользовался этим случаем, чтобы засунуть себе в рот короткую и сильно обкуренную трубку Капелля, положенную им за минуту перед тем на маленький столик. Вслед за этим сейчас же последовало громкое фырканье, чиханье и целый дождь плевков, что в свою очередь вызвало немедленное возмездие в виде основательного шлепка.

- И поделом тебе! - воскликнул европеец. - Это научит тебя курить мою трубку! Ну, а теперь убирайся, живо!

После таких неприветливых слов, Артур, ворча и отплевываясь, поскакал галопом на соседний молочайник, свое любимое местопребывание. Оттуда он мог следить за работой чернокожих служанок, совать нос в котелки и, главное, выкинуть, при случае, какую-нибудь штуку.

Это, впрочем, не мешало ему быть в наилучших отношениях со всеми этими почтенными дамами. Они ласкали его, пичкали бананами, искали у него вшей и целовали его в большой розоватый нос. Только и слышно было все время: дукуйанго, да дукуйанго! (Мой милый).

Я позабыл сказать, что Артур, этот счастливейший из смертных, окруженный такими симпатиями и нежными ласками, был принадлежавший посту шимпанзе. Посту, носившему название Буеме и затерянному в самой глубине Большого леса на дороге Альберта-Эдуарда. А в таких местах, как известно, развлечения бывают не слишком часто.

Пойманный совсем молодым, вскормленный негритянкой, заменившей ему мать, от трупа которой его пришлось оторвать силой, маленький шимпанзе Артур обладал изумительным умом. В течение вот уже трех лет он являлся принадлежностью поста, где пользовался полной свободой, которой никогда не злоупотреблял. Все его баловали, и у него был только один непримиримый враг Ниангара - дог лейтенанта.

Нужно, впрочем, признаться, что эта враждебность вполне оправдывалась невозможными поступками Артура. По крайней мере двадцать раз в день он незаметно подкрадывался к собаке и дергал ее за хвост, несмотря на то, что хвост этот был очень коротким, причем тряс его, как дерево со зрелыми сливами. «Он звонит!» - говорил в этих случаях Капелль. Затем одним прыжком злой вскакивал на крышу, откуда с ужимками и гримасами устремлял свои маленькие живые и насмешливые глаза на собаку, которая заливалась яростным лаем. Зрители держались за бока от смеха. Вскоре после этого шимпанзе слезал с крыши и получал за свою проделку порцию жареных каштанов. «Ну и ловкач же ты, Артур! - восклицали в восхищении оба белых. - Только ты один способен на такие штуки!»

- Славное животное! - говорил Капелль с убежденным видом. - Куда лучше гориллы. Ты видел когда-нибудь гориллу, Смольдерс?

- Кроме тебя, никогда! - отвечал с изысканной вежливостью Смольдерс, старый приятель Капелля. - Впрочем, нет, видел. В Киллинге, где я был восемь месяцев тому назад, когда там организовывали экспедицию. Но та горилла была мертвой.

- Но все-таки это была горилла, дорогой мой! - заметил Капелль, как всегда поучительным тоном. - Расскажи-ка мне про это! Нет надобности спрашивать, ты ли убил ее. Ты промахнулся бы и в бегемота в пяти шагах. Ну, выкладывай, что знаешь. Впрочем, это наверное какое-нибудь вранье!..

Смольдерс, близорукий как дюжина кротов и донельзя плохой стрелок, немного задетый за живое, колебался, рассказывать ему или нет.

Однако, ввиду единодушного и лестного для него желания аудитории - одного белого, двух туземных женщин, Ниангары под столом и Артура на столе - он набил трубку и начал свой рассказ.

- Не успели мы выйти из ворот Трезены…

- Как Трезены? Где это? - прервал его Капелль. - Ведь ты только что говорил про Килингу. Ты, брат, что-то путаешь…

- Ладно, ладно! Пусть будет Килинга! - продолжал Смольдерс, не моргнув глазом. - Итак, дело было в Килинге, если уж тебе так хочется. Тоже хорошее местечко, в самой глубине леса, у черта на куличках. Почта из Европы приходит раз в семь месяцев, если только вообще приходит!..

Итак, раз как-то около семи часов, когда стало уже почти совсем темно и мы пошли ужинать, раздались дикие вопли, доносившиеся из помещении, где жили солдаты. «Опять этот дурень, Джанду, бьет свою жену! - сказал спокойно начальник поста, толстый Вербек. - Пойдите посмотреть, в чем там дело? И проберите как следует этого молодца. Двадцать ударов кнута завтра, при перекличке!»…