Фредерик Браун - Брат гули-бьябона: Рассказы и повести о снежном человеке. Том II [Изд. 3-е, дополненное]

Как я был наказан!

Сплошные горные массивы стали разделяться многочисленными широкими плоскодонными долинами и бессточными котловинами, которые заполнены рыхлыми геологическими отложениями. Мы спустились, наконец, в глубокую долину и несколько дней шли среди буйно зеленеющей сочной растительности. Мои гули-бьябоны набрасывались на разные травы и кустарники, даже грызли деревья, как зайцы, словно соскучились по витаминам. Я тоже, боясь заболеть цингой, старался есть побольше всяких ягод и зелени.

Несколько раз я разжигал костер, спички у меня кончались, и на последнем привале я решил пробыть подольше, поддерживая постоянный огонь. Не может быть, чтобы меня не искали, думал я. Если я буду постоянно находиться на одном месте, меня будет легче найти моим товарищам-альпинистам. И мне постоянно чудились то звуки человеческих голосов, то рокот самолета, то ржанье коней.

Аа и Чо все так же нежно заботились обо мне: кормили и холодными ночами согревали своим теплом. Но гули-бьябоны — безнадежные бродяги. Я построил довольно приличный шалаш, перед входом горел костер, и внутри было сравнительно тепло, но Чо и Аа никак не хотели жить под крышей. Когда я все-таки уговорил Чо расположиться в шалаше, он проковырял в стене дыру, высунул голову наружу, прислушиваясь, да так и провел всю ночь. Аа вообще ни разу не зашла в шалаш и спала рядом, как бы охраняя нас. И им никак не сиделось на месте — весь день они бродили, отлучаясь не только надолго, но и далеко.

А я сидел у костра, поддерживая огонь, стараясь, чтобы от костра поднималось как можно больше дыму.

И вот как-то под вечер я почувствовал, что на меня кто-то пристально смотрит. Я не испугался, а только подумал, что у меня появляются какие-то новые звериные способности: чутье. Или, может быть, я просто-напросто изнервничался?

Вскоре я заметил, как из-за деревьев за мною действительно следит пара любопытствующих и внимательных глаз. Говорят, уральцы обладают пониженным чувством воображения, фантазии (это из наших студенческих споров в университетском общежитии). Но я почему-то сразу представил себе, что это гули-бьябон, причем не Аа и не Чо, а какой-то молодой экземпляр. Я крикнул по-дружески приветливо:

— Иди сюда, не бойся!

На их гули-бьябонском языке это звучит ужасно и русскими буквами не передашь.

Улыбаясь и протягивая мне пару убитых пищух, из зарослей поднялась еще более крупная, чем мои прежние мохнатые друзья, молодая гули-бьябонка. Она, по-видимому, была не только молодой, но и красивой на гули-бьябонский вкус: лицо чуть-чуть подернуто рыжим пушком, мех на всем теле гладкий, светлый, почти русый и блестящий, а выставляющийся вперед рот с красными губами полон крепких ослепительно-белых зубов.

Подошла она, как все гули-бьябоны, немного сгибая ножищи в коленях, как девчонка, впервые надевшая туфли на высоких каблуках. Опустилась рядом, настороженно оглядываясь по сторонам и рассматривая меня, словно ребенок удивительную игрушку. Я к тому времени уже имел, как говорится, счастье однажды улицезреть свою персону в зеркале небольшого озерка и знал, что, обросший, грязный, вонючий, я похожу на настоящего гули-бьябоненка. Только шерсть на моей туристской куртке виднелась внутри, а не снаружи, что и было сразу замечено моей новой знакомой. Она потрогала цигейку и удовлетворенно хрюкнула.

«Э-э, да ты, матушка, совсем еще молода, коли хрюкаешь, подобно обезьяне, — подумал я. — Ну, давай посмотрим, чем ты отличаешься от других?»

Я принял ее подарок, быстро выпотрошил пищух. Гули-бьябонка была в восторге от ножа. Мы немедленно съели самые вкусные куски и довольно свободно объяснились. Ее звали Уа, и это произносилось почти как Вуа.

Рассматривая меня, она все время смеялась и трогала то мое плечо, то шею. Потом весело толкнула, и я едва не отлетел в сторону. Что я мог противопоставить силище этой богатырши? Я ткнул ее шипами альпинистских ботинок в бок, — она дернула меня за ногу, чуть не вырвав ее напрочь.

Тогда я слегка кольнул Уа ножом. Она отпрянула, потом стукнула меня по уху, а затем пыталась отнять у меня нож. Я сумел сделать вид, что выбросил его далеко на сторону, а сам незаметно спрятал в карман. В эту минуту вдали раздался резкий свист моего Чо, я ответил ему в тон, сунув в рот четыре пальца. Тогда Уа неожиданно схватила меня в охапку и потащила прочь.

Я отчаянно сопротивлялся. Я кричал, что было мочи, призывая на помощь своего Чо. Я улучил момент, полез в карман за ножом, но его не оказалось: выпал, очевидно, когда меня хватали и подымали вверх ногами. Я пробовал душить свою похитительницу, но у гули-бьябонов совсем нет шеи, и руки мои скользили по гладкой шерсти. Я колотил ее кулаками, щипал ее, пытался бить ногами. Но ей все это было, как слону дробина, выражаясь студенческим жаргоном. Ноги мои она живо сжала мускулистой ручищей, да так, что я оказался висящим вниз головой у нее на плече.

Через несколько минут мы были уже на какой-то вершине, перевалили ее и двинулись дальше по какому-то хребту в обход зеленой долины, где мне почудилось, будто я заметил признаки человеческой жизни. Кровь приливала мне в голову, вот-вот, казалось, она хлынет у меня из ушей, изо рта. Я боролся, выбиваясь из сил, старался как-нибудь приподнять свою гудящую голову. И вдруг у меня мелькнула жуткая мысль: а что, если Уа утащит меня за границу?

Для такой страшной мысли не было весомых оснований, я вообще не знал, где мы находимся. Но почему-то я почувствовал, что земля подо мною не наша, хотя вокруг, наверняка, на тысячу километров еще не ступала нога человека. Была ли это афганистанская земля или китайская, я объяснить не смог бы. Но вот не наша, и все! Нет, я не хочу оправдываться перед своими согражданами, которые, возможно, будут когда-нибудь читать эти записи. Я не смею выдавать себя за такого патриота, у которого так сверхъестественно развито шестое чувство — чувство родной земли. Нет! Но одна мысль о том, что меня могут переправить в другое государство, вызвала во мне ужас, от которого теряется сознание.

Я не знал, что меня ожидают впереди такие приключения, от которых я стал седым и, наверное, старым.

— Чо! Чо, дорогой брат мой! — уже не кричал, а шептал я тогда. И теперь всю жизнь я буду с благоговением произносить твое имя. Чо, дорогой брат мой!..

Неоднажды я пытался спрятаться, когда Уа опускала меня на землю и отлучалась, оставляя одного. Я убегал куда-нибудь в сторону, чтобы избавиться от Уа. Но у нее был слух дикой серны, орлиное зрение и нюх овчарки. Каждый раз Уа быстро отыскивала меня, нисколько не сердилась, добродушно ворчала, очевидно, считая меня щенком-несмышленышем, и кормила меня мясом добытой пищухи. Она говорила мне «бох-бох» и другие компименты, урчала и преданно терлась волосатою головою. А потом снова бесцеремонно сгребала меня в охапку, взваливала на богатырское плечо и несла дальше. Я даже приспособился и ехал на ней уже не вверх тормашками.