Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

Потом, уже к вечеру, когда солнце спряталось за лиловыми холмами, поезд неожиданно остановился. Оказывается, у паровоза отвалился кусок трубы. Машинист, вытирая паклей руки, ходил вокруг своего паровоза, как около старого, верного коня, и жаловался, что не сегодня, так завтра полетит какой-то клапан…

- И вообще я сомневаюсь на этом паровозе ехать, - хмуро говорил машинист, задирая лицо к тусклому, вечернему небу. - Без трубы не приходилось…

Из всех вагонов бежали смотреть на щербатую, как Ларькин рот, трубу. Чем больше народа сбегалось на нее любоваться, тем становилось веселее. И только Илларион Ручкин и Аркадий Колчин, эти главные заводилы, держались почему-то сзади. Ни авария с паровозной трубой, ни даже землетрясение не отвлекли бы Ручкина и Колчина от стоявшей перед ними задачи особой важности. При этом и Ларька и Аркашка словно не замечали друг друга. Похоже, что каждому из них было чем-то неприятно поведение другого. Может, тем, что вели они себя очень похоже…

Но остальным ребятам не было дела до таинственных переживаний Аркашки и Ларьки.

Только Миша Дудин настороженно и взволнованно следил за Аркашкой, чувствуя, что тот задумал что-то необыкновенное, и был очень удручен, что даже ему ничего не открыто…

Эшелон стоял в чистом поле. Это было отличное приключение! Наступали сумерки. С поля не доносилось ни звука. Тут, конечно, были жители: птицы, мыши, какие-нибудь жучки и кузнечики. Но одни из них уже спали, а другие притаились, приглядывались, наверно, из кустов и норок, что станет делать эта ворвавшаяся к ним компания.

После тряски в надоевших вагонах было так приятно посидеть на теплой насыпи, поваляться на молодой траве, пока машинист и Николай Иванович решали, можно ли паровозу ехать дальше и будет ли это прилично, хорошо - без трубы… Наконец Николай Иванович объявил:

- Сейчас машинист проверит еще раз клапаны и даст сигнал на посадку…

Ребята разочарованно загудели.

- А вы чего бы хотели? - посмеиваясь, спросил Николай Иванович. - Тут остаться?

- Вот бы здорово!

- Давайте тут ночевать!

- Костры разведем!

Николай Иванович с удовольствием рассматривал Мишу Дудина и других четвероклассников, которые шумели больше всех.

- Куда мы едем? - спросил Николай Иванович.

- В город Миасс! - завопили малыши.

- Это где?

- На Урале!

- Кто вспомнит, чем славен Урал?

Когда малыши выдохлись, заговорили старшие. Как и в других случаях, скоро выяснилось, что соревнуются лучшие - Катя-Екатерина, Володя Гольцов и Ларька Ручкин. Что касается Аркашки, то хотя соображал он вообще-то неплохо, но не хотел и слышать, чтобы учиться еще и в эшелоне. Он принимал это как личное оскорбление, как совершенно непереносимое покушение на его свободу. Когда же на него нажимали или Ручкин начинал насмехаться, Аркашка вспыхивал и сжимал кулаки:

- Ты что? Тут - революция! Свобода! А тут - какой-то плюсквамперфектум! Будто жаба квакает…

И теперь он презрительно пожимал плечами, пока Володя Гольцов говорил о знаменитых уральских купцах-фабрикантах Демидовых и Строгановых, которые, по словам Володи, создали в этом диком крае промышленность и чуть ли не свое государство, нажили миллионы… Даже когда Катя Обухова заговорила о чудесах Ильменского заповедника минералов, где ребята, конечно, скоро побывают, Аркашка слушал холодно. Он смотрел на Катю проникновенными, черными, цыганскими глазами и удивлялся: неужели она ничего не чувствует? Неужели не понимает? Ну при чем тут какой-то Ильменский заповедник, какие-то минералы…

- А что скажете вы, Илларион? - с явным интересом, хотя и посмеиваясь как будто, спросил Ручкина Николай Иванович.

И тот, приподняв углом плечи, скаля по обыкновению зубы, отрубил:

- Урал выковал великих революционеров! Которые ставили к стенке Строгановых, Демидовых и иных прочих!

И хотя при этом он даже не смотрел на Володю Гольцова, во взгляде Ларьки светилось откровенное торжество. Не удержавшись, Ларька скосил веселый глаз на Катю Обухову… К крайнему своему удивлению, он уловил в ее лице неприязнь…

- Не понимаю, о каких, собственно, великих революционерах идет речь! - пожал плечами Гольцов.

- Например, о Емельяне Ивановиче Пугачеве! - победно посмеивался Ларька, глядя почему-то на Катю. - Об Иване Никифоровиче Чике-Зарубине! Правой руке Пугачева! К ногам которого падали Строгановы, Демидовы и их лизоблюды! А рабочий народ поднимался!

- Почему вы кричите, Ручкин? - тихо, но сердито спросила Катя. - Вы на нас кричите?

- У меня голос такой, - небрежно пожал плечами Ларька. Теперь он не смотрел на Катю.

- Подумаешь, трибун, - усмехнулся Гольцов.

- Урал дал революции и ее трибунов! - снова загремел Ларька. - Тут работал товарищ Артем! С Урала - товарищ Свердлов!

Но вокруг молчали. А хорошенькая вертлявая хохотушка Тося, подруга Кати Обуховой, прищурилась на Ларьку:

- Воображала!

- Я? - до того удивился Ларька, что даже не улыбнулся.

- Все сворачиваете на политику! На революцию! Будто в этом понимаете…

- Ну как же, он Зимний брал! - подхватил Володя и что-то звонкое сказал по-французски Кате. Она недобро усмехнулась.

И другие обиженно зашумели:

- Ручкин - революционер! Ха-ха!

- Большевик!

- Без него и революции не было бы! Все он!

- Задается! Строит из себя!

Ларька вертелся из стороны в сторону:

- Когда я говорил, что Зимний брал?

- Говорил! Говорил!

- Ну, не ты говорил, так твои приятели, Канатьев с Гусинским и другие…

Коренастый, стриженный ежиком Гусинский и курносый, с вьющимися светлыми волосами Канатьев, по прозвищу Боб, возмущенно переглянулись:

- Ну и что? Он в ночь революции был там, в самом дворце, а вы все проспали! И сейчас спите!

Послышались умиротворяющие голоса, призывы оставить политику, но многие были недовольны. Их давно обижали шуточки Ручкина, его независимость, взрослость; другим мозолила глаза комиссарская куртка анархиста Колчина. Особенно действовало вызывающее поведение Ростика, который, ссылаясь на свое пролетарское происхождение и революционные заслуги, то выколачивал сладкий кусок или удобный ночлег, а то демонстрировал пренебрежение к буржуям и контрикам, куда зачислял всех ребят подряд.

- Вы что, действительно считаете себя революционером? - насмешливо спросила Ларьку Катя Обухова.

- Вы еще ахнете, - тихо, только ей, сказал Ларька, вздохнув.

Тут стремительно влез Аркашка, который все время высокомерно морщился.

- Где вы, мадемуазель, увидели революцию? - набросился он на Катю. - Революция еще впереди! Она сметет с Земли все. Города. Границы. Страны. Будет чистая, свободная Земля, одна для всех! И на ней - люди, свободные, как ветер!..

- Пока до этого дело еще не дошло, - хладнокровно сказал, возвращаясь от паровоза, Николай Иванович, - все по местам.