Иван Недолин - Долина роз [Приключенческая повесть]

— Это наш золотой запас, — приговаривал Фома Кузьмич, бережно опуская в каждую лунку разрезанные на дольки клубни. — Картофеля-то я захватил из города совсем мало, да и то едва уберег чуток для посадки.

После наводнения долина, словно торопясь, быстро наряжалась в зелень и цветы. Раньше всех белыми коврами расстелились подснежники. Крошечные колокольчики ландышей разлили кругом нежное благоухание. Венчальной фатой душистых цветов оделась черемуха. Луга пестрели от нарядного цветочного убранства. Зацвела вишня. Испуская сладковато-приторный запах, распустила широкие кремовые гроздья калина.

— Теперь самая пора ловить карася, — заметил Фома Кузьмич, собираясь повечеровать с удочками на озере.

В троицын день — праздник цветов и зелени — наше жилье стало похожим на оранжерею. Буйно расцвел шиповник. Миллионы красных, розовых, кремовых цветов украсили долину и склоны горы.

— Какая красота! — восхищалась мать.

— Вот она, цветочная оправа курорта «Долина роз», — по-своему оценивал красоты природы Дубов. — Эти цветочки повысят цены на комнаты нашего курорта.

Когда закончился сев, Фома Кузьмич заговорил о саде, о пчельнике.

— В долине много вишни, малины, черемухи, смородины. У меня есть семена яблонь. Зимой я их посадил, растут черенки. Хороший сад разбить можно. Огородим участок, беседочки наделаем. Там же обоснуем пасеку. В лесу немало пчелиных семейств в дуплах, станут роиться — поймаем рой, приручим. Мед нам вот как нужен, сахар-то на исходе.

Георгий поднял повара на смех:

— Да ведь сад плодоносить будет лет через пять!

— Нет, ягодные дадут урожай и через год.

— А ты много лет думаешь прожить здесь?

— А сколько бог приведет. Без бога ни до порога…

Однажды, сидя у приемника, Георгий сообщил радостно:

— Поляки разгромили красных, заняли правобережье Украины. Войска генерала Врангеля вышли из Крыма и быстро движутся на север. Начинается новый поход на Москву. И на Урале вблизи нас восстания… Дни большевиков сочтены!

Однако и эти надежды скоро потускнели. Красные перешли в наступление, отбили Киев и, преследуя разбитые польские войска, перешли польскую границу, двигаясь на Варшаву. Повстанцы на Южном Урале, отступая, уходили в горные трущобы.

После некоторого перерыва полевые работы возобновились. Начали готовить участок для сада и пасеки, обнесли его высоким прочным частоколом.

— Вдруг объявятся медведи! — приговаривал Фома Кузьмич. — Повадятся на готовый мед — не рад будешь. Зайцы — тоже саду вредители.

Вскоре Ахмет с Фомой Кузьмичом поймали два пчелиных роя, водворили их в ульи, на пасеку. Ульи были рамочные, их изготовили еще зимой, в свободное время.

— Ну, ребятишки, в августе свой мед будет! — сказал нам Ахмет, подмигивая.

Женщины разбили перед домом цветник, семенами их снабдил все тот же Фома Кузьмич. Сам он, соорудив в саду уютный балаган, перебрался туда с постелью:

— Люблю поспать летом на воле, на свежем воздухе!

Сыновья Дубова часто поднимали вопрос об отъезде. Андрей Матвеевич отшучивался или молчал.

— Да вы, папаша, не век ли доживать здесь хотите? — воскликнул однажды Георгий. — Что касается нас, то зимовать здесь мы больше не намерены.

— Кто это вы?

— Ну, Николай, я… Рисней…

— Риснею дорога открыта. Хоть сегодня же может ехать, — отрезал Дубов. — Скатертью дорога! Ну, а вы подождите, разрешения отцова пока на отъезд нет.

— Да ведь тут со скуки умереть можно… Посмотрите на Ирину Андреевну — изводится от тоски. Разве ей тут место?

— Скучно — это верно. Потерпеть придется немного. Придет время — побываем и в Москве, и в Питере, на курортах, за границей побываем. Шалишь! Дубова в землю не вгонишь! Поживем еще, поработаем! А сейчас куда денешься? Домой или в завод свой, на прииск, — нельзя: красным в руки. До границы не доберешься. Один выход — отсидеться здесь. Вы думаете, я о себе только забочусь? Нам, старикам, что! Умрем ли в этой долине, как в монастыре! О вас, сыновьях, забочусь. Чтобы род наш не пресекся, чтобы фирма Дубовых жила и процветала.

Не раз я слышал споры матери с отцом. Отец уговаривал ее потерпеть, обождать.

— Ах, терпеть, терпеть! — говорила мать. — А жизнь проходит…

Начался сенокос. Ахмет и Фома Кузьмич косили траву, мы с Марфугой огребали, ворошили сено. Отец возил копны, метал стога. Над лугами стоял запах цветов, ягод и благоуханных трав.

— Сенокос здесь — первый сорт! — умилялся Фома Кузьмич. — Такие бы луга да в наше село! В Пермской губернии лугов не мало, да все не такие. Сено здесь, что шелк, — мягкое, питательное.

За год жизни в долине старый повар посвежел, стал подвижней, моложе с лица.

— Кому как, а мне здешняя жизнь в пользу, — говорил он.

Удивительный человек этот Фома Кузьмич! Здесь, в «Долине роз», такая обстановка, что все мы живем в кучке, у всех одни интересы, все одинаковы, равны, никто никого не нанимает, каждый должен сам вносить свой вклад и нести какую-то долю труда и обязанностей. И здесь особенно наглядны все привычки, все склонности, все черты характера каждого человека. На мой взгляд, испытания, выпавшие на нашу долю, обнаружили, что лучшие из нас — это мой отец и Фома Кузьмич. Оба они деятельны, изобретательны, оба любят труд. Изо всех Дубовых, по-моему, все-таки лучше других старик Андрей Матвеевич. А оба его сынка — трудно даже решить, который хуже. Злой, самовлюбленный бездельник Георгий — самый, пожалуй, отвратительный из всех, живущих в «Долине роз». Ему под стать только англичанин, которого я с каждым днем все больше ненавижу. Николай Дубов, при всей его начитанности, при всей его любви к книге, — жалкое, ничтожное существо.

Нравится мне Марфуга. Хорошая, работящая женщина. Наш Ахмет — тоже прелестный. Открытая душа, честные глаза и полное доброжелательство к людям. А ведь любить людей, желать сделать им добро — разве это не самое драгоценное свойство человека?

Вот о моей маме я не знаю что сказать. Я, конечно, люблю ее. Я очень много думаю о ней, чем взрослее становлюсь, тем больше думаю… Почему она всегда и всем недовольна? Чего ей недостает? И мне иногда кажется, что она… не очень любит папу… Или это только кажется? Говорят, у детей, когда они подрастают, появляются критические настроения. Может быть, я вступил в этот возраст? Не знаю. Мне трудно об этом судить…

Начали поспевать хлеба. Быстро сжали, убрали пшеницу. Под руководством отца соорудили мельницу. Еще с весны облюбовали два камня, обтесали их на жернова. Мельницу наладили на водяной силе.

— Пошла! — с торжеством восклицал Фома Кузьмич. — Теперь только подавайте зерна!

Испекли хлеб из зерна нового своего урожая. Это был чудесный хлеб! Он был тем более вкусный, что хлебный паек в последние месяцы вообще был мал, выдавали сухари, пекли пресные лепешки. Размол новой муки был крупноватый, но хлеб удался на славу. Хмель запасен был с осени, так что дрожжами кухня обеспечена.