Георгий Осипов - Что там, за линией фронта?

Павел Гаврилович, конечно, и раньше знал о режиме в тюрьме и отчаянном положении узников. Но его интересовали детали: имена стражников, надзирателей и «подсадных уток» — провокаторов. Нужны были также сведения о тех заключенных, кто не сломлен и готов в случае нападения патриотов на тюрьму помочь разоружить внутреннюю охрану и содействовать побегу узников.

Вскоре произошел трагический эпизод, в результате чего Степанида Давыдовна вновь оказалась в тюрьме. Как-то в летний день ее муж — партизанский разведчик из отряда «За Родину» проник лесными тропами в Аркино, чтобы засечь огневые точки полицейских ностов и заодно проведать детей, находившихся в избе его родителей. Он не знал, что там временно квартировала бывшая мельничиха — кулачка Свинцова, ярая антисоветчица, негласный осведомитель карателей.

По ее доносу тринадцать немецких жандармов и полицаев окружили усадьбу, где укрылся в погребе на ночевку разведчик. В ответ на ультиматум о сдаче отважный партизан швырнул в карателей две гранаты и, воспользовавшись замешательством, огородами пытался скрыться. Во время погони одна из пуль настигла Мурзинова. Тяжело раненный в ногу, он подорвал себя последней гранатой. Полицаи схватили его отца, мать, жену и пятнадцатилетнюю сестру.

Жена погибшего коммуниста, вновь оказавшись в тюрьме, стала помощником доктора Незымаева. Еще находясь в больнице, она догадывалась, что он ведет тайную борьбу с оккупантами. Через знакомых лиц, которых на время направляли из тюрьмы на разные работы в поселок, она передавала Павлу Гавриловичу все интересующие его сведения.

Для подпольщиков весьма любопытным оказалось сообщение из тюрьмы о некоем Петре Акимовиче Калинкине, жителе деревни Пигарево, бывшем старшем политруке Красной Армии. Он давно был близко знаком с Ильей Шавыкиным, назвавшим себя тоже окруженцем, встречался с ним в доме бывшего председателя сельсовета и командира истребительного батальона коммуниста Моисея Андреевича Тикунова. Илью Шавыкина гестапо арестовало вместе с Калинкиным, однако вскоре Илью освободили, и он неожиданно оказался на посту начальника штаба полицейского полка, а затем начальником штаба карательной бригады РОНА.

Сразу же возник вопрос, нельзя ли воспользоваться давней связью Петра Калинкина с Шавыкиным в целях разведки. Вызывало недоумение, почему Шавыкин, обладая большой властью, не выручает Калинкина из фашистского застенка?

Подпольщики стали наводить справки о Калинкине, которого хорошо знали жители деревни Пигарево. Знала его и медсестра больницы Анна Алексеевна Борисова. Некогда их семьи были соседями. Знал его и подпольщик Петр Тикунов. Калинкин закончил Тульское оружейно-техническое и Смоленское военно-политическое училища, заочно учился в Военно-политической академии имени Ленина. В первые дни войны его направили политруком роты в 425-й стрелковый полк под Могилев. Город оборонялся стойко, но силы оказались неравными. Под ударами немецких танков остатки полка были рассеяны и попали в окружение. Политрук пытался перейти линию фронта, но, контуженный и раненный, был пленен и попал в Рославльский лагерь для советских военнопленных. Из лагеря бежал и пересек линию фронта в районе Унечи. Вскоре его назначили инструктором политотдела в 507-й стрелковый полк 3-й армии Брянского фронта. В это время гитлеровцы захватили Орел и вели наступление на Брянск. После ожесточенных боев и больших потерь полк направили на пополнение и переформирование в тыл, но в пути он попал в окружение.

Разрозненные группы советских воинов пытались с боями прорваться через родные Калинкину с детства места: Локоть — Комаричи — Навля, однако прорыв не удался. Окруженцы разошлись по окрестным деревням, надеясь укрыться временно у местных колхозников, чтобы при первой возможности перейти линию фронта или присоединиться к партизанам. Так Калинкин оказался в своей деревне Пигарево, откуда перебрался в село Бочарово, где рассчитывал с помощью Моисея Андреевича Тикунова и своего школьного товарища Петра Тикунова связаться с подпольем или вступить в партизанский отряд. Там же судьба столкнула его с бывшим соучеником Ильей Шавыкиным.

Петр Акимович Калинкин представлял для комаричских подпольщиков интерес и тем, что сравнительно неплохо владел немецким языком. Кроме Незымаева этот язык никто из них не знал. Стало известно, что еще до ареста он переводил с русского на немецкий советские листовки, которые сбрасывались с самолетов в стан врага, в том числе с текстом доклада И. В. Сталина на торжественном заседании в честь 24-й годовщины Октября 6 ноября 1941 года. Сигналы из тюремного застенка свидетельствовали также о том, что Петр Калинкин отказывается принимать пищу, страдает кровохарканьем и добивается встречи с врачами.

Наступил удачный повод для личного свидания Павла Гавриловича с больным. Однажды незнакомый полицейский офицер вывел его за ворота тюрьмы и сопроводил в больницу. Когда врач и больной остались наедине, Незымаев сказал:

— Если вам не помог ваш недавний приятель Илья Шавыкин, то и голодовка не поможет. Я дам лекарства, которые облегчат ваши страдания, но при условии прекращения «голодного бунта». Умереть вы всегда успеете, но лучше умереть в бою. Ваше освобождение не за горами. Об этом я уже договорился с властями. Поскольку вы по специальности оружейник, то поступите оружейным мастером в полицейский гарнизон. Это тоже оговорено. Кстати, расскажите о Шавыкине. У меня не было случая познакомиться с этим человеком, занявшим столь высокий пост в округе.

Павел, разумеется, уже знал, что представляет собой этот субъект, но его интересовали взаимоотношения между ними.

Петр Калинкин помнил Павла Незымаева еще учеником Комаричской железнодорожной школы, знал его родителей. В юности был знаком с сестрой Павла Надей, которая была председателем учкома и заводилой всех пионерских дел в школе. Поэтому повел разговор откровенно и остро.

— Илья Шавыкин — карьерист и ренегат. Его внезапное появление на родине в Бочарове еще требует выяснения. Когда мы встретились, он сочувственно говорил о бедах России, переживал неудачи на фронтах, горечь отступления. Советовался, как сколотить подпольную группу или перебраться к партизанам, тайком слушал радиопередачи из Москвы и даже начал записывать сводки Совинформбюро. Однако, когда фашисты подходили к столице, его активность заметно сникла, в разговорах появились пораженческие настроения. Узнав в середине декабря о разгроме гитлеровских войск под Москвой, он снова заинтересовался возможностью пробиться в партизанский отряд. Но говорил об этом без энтузиазма, как-то отрешенно. Находясь в тюрьме, я долго размышлял о его странном и двурушническом поведении. Вероятно, подумал я, он сознательно переметнулся к тем, кто поверил вражеским домыслам о неизбежном поражении Советского Союза.