Норман Льюис - Вулканы над нами

Нам обоим не терпелось потолковать о старых временах. Дон Артуро был ветераном иностранной колонии, он был близок не только с моим отцом, но еще и с моим дедом. После того как дон Артуро закончил свое образование в Англии, он больше не выезжал из Гватемалы и, как все прочие, бегло разговаривал на местном испанском диалекте. К несчастью, когда его собеседником оказывался англичанин, он вспоминал, что он тоже британец. Он соглашался разговаривать только на том языке, на котором его обучали в школе. Он выпускал слова изо рта с невыносимой медлительностью; паузы же использовал для перевода своих мыслей с испанского, тщетно пытаясь восстановить в памяти бойкие разговорные обороты далекой юности.

Вежливо осведомившись об общих знакомых, которые меня не особенно интересовали, я подошел к теме, которая, собственно говоря, и привела меня к дону Артуро.

— Вы случайно не слышали за последнее время что-нибудь о Грете Герцен? — Я спросил это, ничем не показывая своего интереса.

— Дочь старика Герцена? От индианки?

— Да.

Долгое молчание. Задумчивому взору дона Артуро я старался противопоставить полное безразличие.

— Она худо кончила.

Ответ был дан с похоронной выразительностью. После каждого слова следовала пауза, как будто дон Артуро читал приговор суда.

— Что вы хотите сказать? — спросил я, почувствовав неприятную сухость во рту. Мне пришлось обождать, пока старик собрал свои недисциплинированные испанские мысли и облек их в английские мундиры. Хотя то, что он рассказал, можно было предвидеть, дневной свет сразу померк для меня.

— Ну, ты сам знаешь. Вскоре после того, как старик Герцен вернулся из Европы, он — как это говорится — приказал долго жить. От чего он умер? Туберкулез или что-то в этом роде. После его смерти девчонка словно с цепи сорвалась. Она ведь была — как это говорится — с огоньком.

Дон Артуро прервал свою речь и окинул меня подозрительным взором.

— Ты сам, кажется, был к ней одно время — как это говорится — неравнодушен?

— Возможно. Более или менее. Когда я наезжал сюда, я часто с ней встречался.

Если это дошло до старика, значит, было известно всему городу. Дон Артуро возобновил чтение приговора.

— В конце концов связалась с некоторыми — как это говорится — неблаговидными личностями. Форменные подонки. Счастье, что старик умер и не видел, что сталось с дочерью.

Не кажется ли тебе, что эти… тевтоны… в общем, аморальны? Лично я никогда не мог понять их страсти к индианкам. Впрочем, о вкусах не спорят. Выпей еще портвейну.

Я с трудом подавлял меланхолическое нетерпение, овладевшее мною, и внезапную ненависть к этой викторианской гостиной, пахнувшей пылью и кошками. С выцветшей фотографии на стене на меня неодобрительно взирал молодой и свирепый дон Артуро в треуголке, с длинными усами и со шпагой; он был в то время консулом его британского величества.

— А сейчас ты что же, рвешься в бой?

Я старался сосредоточиться и понять, что он говорит. Дон Артуро не спеша развивал свою мысль:

— Чешутся руки приняться за дело? А?

Вернуть фамильное достояние?

— Разумеется. Я для этого и приехал сюда.

Я постарался придать своему голосу энергические нотки.

— Сколько лет ты уже сражаешься за свои права? Лет пять, если не больше. Видит бог, ты — как это говорится — хлебнул горя.

— Да, смерть отца, — сказал я. — А потом сразу война. Я был еще мальчишкой, когда все это свалилось на меня. А потом…

— Все Вильямсы люди с характером, этого никто у них не отнимет. — Дон Артуро покачал головой, погружаясь в приятные воспоминания. — Твой дед был человек незаурядный, — как это говорится — боевой конь. Отец твой тоже был достойный человек в своем роде.

Но старый Джон Вильямс… Чтобы кто-нибудь посмел отобрать у него его поместье!.. Смешно даже подумать.

— Я немного помню деда и думаю, что вы правы.

— Смешно даже подумать, я тебе говорю.

Если бы что-нибудь подобное случилось в его время, он перевернул бы всю страну вверх дном. Такой уж был человек. Ну, а что касается тебя… Что тут сказать?.. Ты был молод…

— Я даже оглянуться не успел, — сказал я, — как все было кончено.

— Ты можешь не объяснять мне, дорогой мой мальчик. Но сейчас пришло время показать, на что ты способен. Задача в том, чтобы — как это говорится — взять быка за рога. Конечно, пройдет лет восемь — десять, пока ты наладишь дело по-настоящему. Десять лет самое большее. В твои годы это безделица. Жизнь только начинается. Покажи им всем, что ты за человек. Десять лет, и ты — на ногах.

Старик довольно точно обрисовал мое положение. У меня были шансы на успех. Нужно получить обратно мою финка, это прежде всего.

Когда я ее получу, придется пойти на жертвы, несколько лет убить на то, чтобы земля стала давать доход… Ну что ж? Я покажу дону Артуро и всей этой компании, что мой дед был не последним в роде, кто умел поддерживать его славу.

Было уже три часа, когда я вышел от дона Артуро и пустился в обратный путь. Чтобы избежать лишнего риска, я снял нарукавную повязку Армии освобождения, но мешковатый мундир выдавал меня. Я, впрочем, мало думал об этом и наслаждался прогулкой. Окраины Гватемала-Сити всегда привлекали меня. Они напоминают пограничный городок конца прошлого века, как его показывают в кинофильмах, но только здесь все гораздо живописнее: лавки, жилые дома, таверны — кроваво-красные, синие, желтые — тянутся вереницами во всех направлениях. Пройдя несколько кварталов, я стал замечать, что город сегодня выглядит как-то по-особенному. Двери на запоре, ставни задвинуты, нет пьяных метисов, сидящих в грязи возле кабаков. Потом я увидел три тележки мороженщиков; они были брошены владельцами и стояли в ряд. Пока я раздумывал над всем этим, впереди, на освещенном солнцем дальнем конце улицы, показалось несколько солдат правительственных войск; один из них открыл огонь из автомата. Я был удивлен, но не слишком. Гватемала — страна, в которой всегда можно ждать чего-либо в этом роде. Люди стреляют друг в друга по самому пустячному поводу и чаще всего, как и в данном случае, раньше, чем подойдут достаточно близко для прицельного огня.

Окраины Гватемала-Сити пересечены глубокими узкими канавами, которые называются здесь барранкас. Улица, по которой я шел, тянулась вдоль такой канавы. Я перебежал через дорогу и заглянул вниз. На дне канавы и по склонам лежали всякие отбросы; несколько черных грифов-стервятников рылись в них. Солдаты приближались, шагая вперевалку, они казались лилипутами из цирка. Автоматчик дал еще одну очередь: пули засвистели и защелкали, ударяясь в стену в пятнадцати ярдах от меня.

Я перескочил через невысокую стену и стал спускаться по склону канавы, лавируя между булыжниками, колючими кустами и ржавыми канистрами. Сейчас я сообразил, что перестрелка идет по всему городу и что я давно уже ее слышу. Но я был убаюкан мирным городским пейзажем и, как видно, принимал выстрелы за отдаленный шум любительских оркестров. Я шагал по неровному дну канавы, стараясь держаться прежнего направления.