Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

— Вот первый ходок! — сказал кто-то из спасателей.

— Эй! Есть ли здесь люди? — крикнул Черницын.

— Э-э-эй! — крикнул еще раз инженер.

Никто не ответил из ходка. На пласте Тонком был небольшой завал, но до самых гезенков, недавно забученных, дошла партия Чердацына, не встретив ни живых, ни мертвых людей.

— Холостов, возьмите пробу воздуха здесь! Я думаю, что дальше итти бессмысленно! Нужно вернуться на поверхность и обсудить положение, — сказал Черницын.

Назавтра у письменного стола, крытого зеленым сукном, из’еденным молью и залитым чернилами, совещались инженеры — Горловского района. Старые инженеры не считали нужным продолжать поиски трупов, предлагали приостановить шахту на несколько дней и провентилировать ее основательно. Другого мнения держались молодые, и на их стороне был Черницын.

— Возможно, нам еще удастся спасти людей! Кто знает, быть может, нас ждут в ходках или уступах. Мы должны итти сегодня в шахту! Я поведу спасателей! — закончил Черницын. И в его глазах блеснул огонек. Черницын был непоколебим.

И через час после совещания спасатели, разбившись на партии, снова хлюпали по квершлагам шахты номер первый.

Последнюю спасательную партию, Нелеповскую, встретил на квершлаге человек. Прерывающимся голосом он едва выговорил:

— Штейгер Левкоев заплошал! Шли мы с ним по квершлагу, он оступился, выпустил мундштук и принял газу. Братцы, спасите Левкоева!

Нелеповцы пошли вслед за шахтером и вскоре увидели Левкоева. Он лежал без движения, выкинув спасательный мундштук и набрав угарного газа.

Петренко шел последним в отряде Черницына, а за Петренко медленно двигался отряд во главе с Холостовым.

— Холостов, мне дурно, — пробормотал, обернувшись, Петренко.

— Вы не разговаривайте, больше газу примете!

— Мне дурно, Холостов, — сказал, покачиваясь, Петренко и прислонился к стене штреке, на которой густым слоем лежала бархатная пыль. У Холостова тоже шумело в голове от окиси углерода, но молодой инженер не отдавал себе в этом отчета. Он не знал о том, что погибал от кислородного голодания. Окись углерода отравляла инженера Холостова.

Спасатели, не встретив на своем пути ни одного шахтера, бывшего в выпале, сами падали уже по штрекам.

Не прошел Петренко и полсотни метров, как упал в аппарате на рельсы, по которым день назад, свистя, лихо гнал коногон партию угля.

А Черницын все шел вперед, согнув голову, временами останавливаясь и окликая людей. Он не знал, что нет в живых Петренко, что задыхается его молодой помощник Холостов. Он не видел, что Холостов, чувствуя, что погибает, прыгнул на спину спасателю, чуть стукнувшись о пару головой. Спасатель упал на почву. Холостов передавил дыхательный шланг его аппарата. Команда поволокла обоих к подземному рудничному двору, где их ждал стволовой.

Но не было сил у спасателей тащить отравленных; спасатели задыхались сами. Решено было оставить и Холостова и Петренко на квершлаге.

У ходка номер два Черницын не досчитался своих людей, сразу занервничал. Кликал людей дольше обычного, заглянул в слепой ходок номер три. Но, таясь, все молчали, никто не отвечал на окрики спасателей.

— Наша задача кончена! Здесь нам никто не отвечает. Скорей на чистую струю! — сказал команде Черницын, и люди пошли в обратный путь.

Стволовой повеселел, когда увидел живых людей, шедших с квершлага.

Здесь глубоко под землей на рудничном дворе стояла в резерве нелеповская команда.

— А ну, ребята, двигайтесь на выручку Холостова, Левкоева и Петренко! Берите козу и шпарьте за нами да поживей! — сказал Черницын, скидывая свой аппарат, который плохо работал, и меняя его на запасной.

— Николай Николаевич, — сказал один из спасателей, — не стоит в штрек ходить. Живых там не найдем, а сами, как крысы, поляжем.

Люди молчали. Черницын сделал шаг вперед.

— Как крысы? — переспросил он глухо. — Да, крысы первыми бегут с тонущего корабля. Хищной, трусливой крысе наплевать на гибнущего товарища, ей дорога своя собственная шкура…

— Да чего там, — перебил Черницына чей-то голос. — Хватит. Никто не отказывается. А предупредить надо: не в баню, чай, идем!

И люди, размахивая лампами, гурьбою двинулись в чернильную темноту штрека.

Чужой респиратор неловко сидел на Черницыне, и он никак не мог приспособиться к нему. От заглотанной окиси углерода у Черницына тяжко болела голова, слегка тошнило, и перед глазами сыпались искры. Лицо его было чуть запылено и красно, как после выпитого вина.

— Вы нездоровы, начальник! — сказал спасатель Лемкин, у которого тоже отчаянно болела голова.

— Я здоров, только голова трещит, но это пройдет. Я плохо спал ночью и много ходил сегодня. Выйдем на-гора, тогда отдохну. Нужно будет выспаться как следует, и все словно рукой снимет, — отвечал Черницын.

— Куда вы? — чувствуя пульсацию сонной артерии, спросил его еле державшийся на ногах Демкин и с последней силой уцепился за пояс начальника.

— Пустите меня! — строго сказал Черницын, и голос его стал будто чужим.

— Не пущу! — прохрипел Демкин.

— Пустите! Я отвечаю за людей и лучше вас знаю, что нужно делать, — вырвался инженер Черницын из об'ятий Демкина.

Узнав о гибели спасателей, окружной инженер дал распоряжение о постепенном свертывании всех спасательных операций.

Платформа, с которой пошли за Холостовым и Петренко люди, вдруг забурилась на обратном пути вместе со страшным грузом — мертвыми телами. Спасатели попробовали было поставить платформу на рельсы, но у них не хватило на это сил.

Несмеянов и Ромашкевич решили бросить тела своих товарищей и итти к выходу.

Навстречу им, держа впереди лампу, шел высокий человек.

— Николай Николаевич, вы куда? — спросил его Ромашкевич.

Черницын прислонился к стене и, выпустив мундштук, сказал:

— Мне дурно.

— Идемте к стволу! Скорей!

Несколько раз падал Черницын. Ромашкевич и Несмеянов поднимали его и снова вели туда, где должна была быть чистая струя воздуха.

— Не выпускайте мундштука! — крикнул Ромашкевич, но отравленный начальник, выпустив мундштук, упал и не поднимался более.

— Кончен! — сказал Несмеянов. — Мы ему уже не поможем.

Черницына били конвульсии. Он хрипел недолго и вскоре затих.

Тульский силач Максим Алексеевич Сошников был учеником инженера Черницына.

— У меня убеждения тульские, — не раз говаривал он шахтерам, когда один рудник шел на другой с топорами.

Двадцать лет назад, если рабочий с Ветки трогал кого-нибудь с Волынцевского рудника, все волынцы брали кайла и топоры и шли вымещать обиду, громить балаганы на Ветке. Балаганами старые шахтеры называли жилые дома.