Руал Амундсен - Всемирный следопыт, 1928 № 08

15 июня мы сделали все, чтобы окончательно подготовить № 24 к отлету. С № 25 мы перетащили все, что могло нам понадобиться на обратном пути и что возможно было поместить на без того уже перегруженном № 24. Потом все шестеро, тесно прижавшись друг к другу, мы поместились на борту, завели мотор, и Рисер-Ларсен сел у руля.

Наступил самый напряженный момент моей жизни. Рисер-Ларсен тотчас пустил машину полным ходом. По мере того как возрастала скорость, во много раз увеличивалось и действие неровной поверхности: аэроплан качало до такой степени, что я ждал, что вот-вот мы накренимся и сломаем одно из крыльев. Все быстрее и быстрее приближались мы к концу ледяного поля, но толчки и подпрыгивания говорили о том, что мы еще не покинули льда. С головокружительной быстротой неслись мы к крутому спуску перед полыньей. Мы достигли его, сорвались на полынью и… поднялись! Чувство невероятного облегчения охватило меня, но оно длилось лишь одно мгновение. Прямо перед нами, всего в нескольких метрах возвышался ледяной торос. Через пять секунд должно было решиться, подымемся ли мы на воздух или же вдребезги разобьемся о ледяную гору. Секунды были длинны, как часы. Но мы миновали торос, пролетев лишь на сантиметр над ним! Наконец-то мы были в пути, после 24 дней отчаянной работы и волнений!..

Час за часом летели мы на юг. Правильно ли мы держим курс? Хватит ли бензина? Все ниже и ниже опускался бензин в контрольном стаканчике. Наконец, когда горючего оставалось только на полчаса, мы неожиданно вскрикнули от радости: внизу, на юге показались хорошо знакомые нам вершины Свальбарда на Шпицбергене. Под собой мы увидели темную полоску открытой воды, на которую могли опуститься.

Но испытания наши еще не кончились. Нам приходилось обогнуть огромное поле взгромоздившихся друг на друга льдин. Я смотрел на Рисер-Ларсена и заметил, что он каждый раз с невероятным напряжением поворачивал руль. Наконец, руль совершенно перестал его слушаться, и нам оставалось только опуститься, но, к счастью, под нами была уже вода…

Опять, как и неделю назад, мы были на волосок от смерти! Оказывается, мы добрались до единственного местечка в Свальбарде, где можно было опуститься, хотя летели при весьма плохих условиях; было туманно, нам едва хватило бензина, к тому же сломался руль!

Так окончился наш первый продолжительный полет над полярным морем к 88° северной широты…

Через несколько дней по возвращении на аэроплане № 24 на Шпицберген мы отправились в Осло. Экспедиция закончилась неудачей: мы не смогли выполнить своего намерения — перелететь с материка на материк. Мы тотчас же стали разрабатывать планы на будущий год. Памятуя слова Рисер-Ларсена о воздушном корабле № 1, мы телеграфировали полковнику Нобиле и пригласили его приехать для совещания в Норвегию. Нобиле был офицер итальянского воздушного флота, опытный пилот и строитель воздушных кораблей.

Собираясь купить дирижабль № 1, мы естественно обратились к Нобиле, так как никто лучше него не мог ответить на вопросы относительно радиуса активности, грузоподъемности и прочих свойств дирижабля, которые нам необходимо было знать. К тому же, в случае покупки № 1, мы не могли найти более подходящего пилота, — Нобиле управлял этим кораблем при нескольких полетах, следовательно, хорошо знал его свойства.

Эльсворт ассигновал на покупку корабля 100 000 долларов, но Нобиле назвал сумму меньше почти на 25 000 долларов. Я сразу принял предложение Нобиле. № 1 был полутвердого типа, то-есть хотя резервуар для газа имел форму сигары, все же он не был твердым. Это представляло большое неудобство. На тех местах, где мы собирались снижаться, не было специальных помещений для воздушного корабля. Необходимо было устроить так, чтобы его можно было прикреплять к мачте, что было невозможно при мягкой оболочке для газа. Нобиле обещал заключить корабль в твердую оболочку.

Достигнув соглашения по всем пунктам, Нобиле уехал обратно в Рим. Через месяц Эльсворт и я тоже приехали в Рим для подписания договора. Нобиле, согласившись поступить к нам на жалованье в качестве пилота, стал требовать, чтобы весь экипаж состоял из итальянцев. Я отказался исполнить это требование. Я хотел, чтобы Рисер-Ларсен и Омдаль, перенесшие столько трудностей при полете на аэропланах, разделили со мной честь предстоящего полета. Кроме того, Рисер-Ларсен — один из лучших летчиков в мире, а Омдаль [16] Умер в 1928 г. ) — отличный механик, совершенно незаменимый в трудных случаях. Оскар Вистинг, один из четырех храбрецов, сопровождавших меня к Южному полюсу, тоже должен был отправиться с нами.

Я изложил все эти соображения Нобиле, и он меня понял. В свою очередь, он просил позволения взять с собой в путешествие пять итальянских механиков. Они входили в состав прежнего экипажа № 1 и прекрасно умели обращаться с его моторами, газовыми вентиляторами и баластом. При исполнении обязанностей пилота Нобиле, конечно, приятно было иметь вокруг себя привычных людей, знающих, как вести себя на воздушном корабле. Поэтому мы без всяких колебаний согласились на его просьбу.

Однако одно происшествие заставило меня призадуматься относительно Нобиле. Нам с Рисер-Ларсеном захотелось съездить в Остию — местечко под Римом. Нобиле любезно предложил нам прокатиться в его автомобиле.

Это была самая ужасная поездка, в какой мне когда-либо приходилось участвовать. Нобиле управлял машиною. Я сидел рядом с ним, а богатырская фигура Рисер-Ларсена заполняла почти все заднее сидение. Нобиле оказался чрезвычайно странным шофером. Пока мы находились на плоской и ровной дороге, он вел машину нормально, со вполне допустимой скоростью, но как только мы приближались к повороту дороги, где обыкновенный человек, без сомнения, убавил бы ходу, Нобиле поступал как раз наоборот. Он изо всех сил нажимал на газовую педаль, и мы заворачивали с головокружительной быстротой. Порою, в то время как я ждал, судорожно ухватившись за сиденье, что вот-вот с нами произойдет несчастье, — Нобиле выходил из своего полусонного состояния; он замечал опасность и всячески старался предотвратить ее. Он изо всех сил ударял по тормозу, так что мы с трудом удерживались на местах. Чтобы ослабить толчок, он проезжал часть дороги зигзагами.

После многократных просьб Нобиле согласился, наконец, ехать ровнее. Вернувшись с Рисер-Ларсеном в гостиницу, я высказал ему свои сомнения насчет того, благоразумно ли брать с собой Нобиле в качестве пилота на воздушном корабле.

— Если он так ведет себя на земле, — сказал я, — то с нашей стороны будет безумием довериться ему в воздухе.

Ответ Рисер-Ларсена показался мне довольно неожиданным: