Василий Ян - Всемирный следопыт, 1928 № 09

— Стой! — крикнул опять Стручков. — Ямы для ботвиньи я не здесь копаю, а вон там, в углу.

— Какие такие ямы для ботвиньи? — обиделся один из старателей.

— А чего же вы роете без толку? Известно, какие ямы! Чтобы в них ботвинью заквасить. Всю зиму ботва пролежит в ямах. И экономно и для коз полезно. Для коров тоже можно. И вам советую так дома сделать.

— Нужны нам твои советы! — проворчали старатели. — А, впрочем, не все ли равно, где копать!

Весь день работавшие не выходили из подчинения. Ботву заквасили. На погреб вызвались сходить, овощи убрать. Из погреба весь мусор вычистили. Со стен гнилые балки, выломали. До позднего вечера там копались. Обещали назавтра опять притти.

«Разорили погреб, чини теперь за ними!» — уныло размышлял Стручков.

Спал он тревожно. Несколько раз вставал. Почти никогда раньше не бывало, чтобы ночью к нему в огород лазили: боялись через кладбище ходить. А тут три раза пришлось ему за рогатку браться. Стручков в темноте видел, как кошка. Три раза картофелем из рогатки он метко насаживал синяков непрошенным гостям. У него такое правило было: днем ребят желудями обстреливать, а ночью воры покрупнее, на них и снаряд нужен крупный. Меньше чем картофелиной не прогонишь.

На следующее утро на огородный курорт к Стручкову, кроме вчерашних, пришли еще новые старатели. Первым делом Стручков заставил их починить погреб для овощей. Они с восторгом, по его указаниям, выпиливали балки, тщательно их обтесывали, обстукивали со всех сторон! Погреб починили, песку свежего насыпали и погрузили овощи.

Постепенно Стручков понял из скупых разговоров старателей, что они ищут у него клад. А к вечеру он знал уже всю историю с планом.

Помрачнел Стручков. Однако наблюдений за работами не прекращал. Сидел на скамеечке и смотрел. Когда надо, командовал.

— Ребята, полегче! — кричал он, когда старатели принялись рыть ямы на освобожденных от овощей местах. — Копать позволяю, а озорничать не смеете! Вы чернозем не разбрасывайте, не затаптывайте, а в сторонку кладите. Глубинную землю особо откладывать. А как уходить — яму обратно закопайте. Чернозем на место.

И так пошло каждый день…

Скоро стали приходить покупатели дров. И тут дело странно повернулось. Вместо того, чтобы Стручкову самому выламывать балки, пилить колоть и искать покупателей, он теперь лишь встречал их на крыльце, затем провожал по развалинам, где давал каждому выбрать по куску не больше аршина.

«Если больше давать, так другим любителям нехватит, — рассуждал Стручков. — А тогда и за мою пристройку возьмутся…»

Покупатель платил на вес золота, сам выпиливал себе полено, благодарил Стручкова и уходил.

На огороде старатели возились до поздней осени. Все убрали и перекопали на-славу. Стручков сам лишь навоз раскидал.

«Эх, знатный урожай на будущий год получится!» — думал он.

У него оказалось много свободного времени. Но он не скучал. Читать стал больше да стихи сочинять начал.

Ночью спал он при открытых дверях. У изголовья горку картофеля клал.

Первое время по ночам к нему очень часто лазили, и картофель перестал помогать. Стручков как вегетарианец и противник кровопролития охотничьего ружья не держал, солью или горохом не подстреливал. Пришлось ему картофельное пращеметание заменить более тяжелыми снарядами. И он нашел хороший снаряд — опять же овощного порядка. Наподобие того, как физкультурники ядра толкают, он запускал в ночных гостей полупудовой кормовой свеклой. От свеклы валились с ног и спешно уползали.

Скоро по ночам его перестали беспокоить.

Студент медфака Лобанов вышел из университетской читальни и медленно побрел по улице. Надежды на получение комнаты у него уже не оставалось. А зима — на носу. В свободное время он бродил наудачу по улицам, пытливо всматриваясь в каждый дом. Лобанову казалось невероятным, чтобы в таком сравнительно большом городе не подвернулась для него возможность внедриться в одно из многочисленных зданий.

«Много ли мне надо? — думал он. — Всего-то пустяки. Так, угол какой-нибудь!..»

На этот раз назойливые мысли об угле незаметно сменились более приятными мыслями об университете, о новой работе и новой жизни. Лобанов удивился, когда заметил, что давно вышел за заставу и забрел на окраину города, к заброшенному старообрядческому кладбищу.

Он пролез через брешь в ограде и пошел по заросшим дорожкам и между кочками осевших могил.

Воздух был свежее, чем в городе. От вянущей травы, желтеющих листьев и невысохших после утреннего дождя деревьев пахло волглым осенним лесом.

Остановившись перед большим, облицованным мрамором и обнесенным оградой, мавзолеем, Лобанов подумал:

«А чем это не дом?..»

Вошел внутрь. Комнатка — ничего себе. Только загромождена вся памятниками. На всех памятниках фамилия «Аршинов».

«Семейный склеп», — подумал Лобанов и стал рассматривать живопись на стенах.

Неожиданно он споткнулся обо что-то и упал, пребольно стукнувшись о каменную стенку. Поднимаясь, он рукой свалил еле державшийся камень на одном из памятников. Камень гулко ударился о противоположную стену.

Лобанова удивило, что каменная стена загудела, как бочка. Он стукнул сапогом по тому месту, куда ударился камень. Здесь был звук пустоты. Мало того, стена была, очевидно, лишь разрисована под камень, а на самом деле — деревянная или железная. Лобанов тщательно исследовал пол и стену и в углу под лепным орнаментом нащупал железное кольцо. С трудом повернул Лобанов кольцо, и перед ним открылась тяжелая, обитая железом дверь. Из темноты пахнуло затхлостью и прохладой подземелья…

Лобанов подобрал несколько сухих веток, зажег спичку и вошел в дверь. Перед ним были ступеньки, уходившие вниз, во тьму. Зажег другую спичку и осмотрел дверь. Сзади в углу такое же кольцо. Лобанов зажег пучок веток и начал спускаться. Насчитав пятьдесят ступеней, он уперся в глухую стену. Но и здесь в углу он нащупал кольцо. Открыв дверь, он очутился в коридоре. Пройдя шагов двести, от открыл вторую дверь перед лестницей, поднялся на пятьдесят ступеней и очутился в обширном мавзолее. На памятниках стояла фамилия Бондаревых. Стекла в решетчатых окнах были целы, и даже изнутри имелись железные ставни. В уголке спряталась полуразрушенная кирпичная печка.

— Эге! — произнес Лобанов, переводя дыхание. — Чем же это не жилплощадь? Да как будто кто-то и жил здесь.

Наружная дверь еле открывалась. Мавзолей был обсажен. кругом ивами и сиренью. Выйдя за чугунную ограду, Лобанов увидел прямо на север, шагах в двухстах, мавзолей Аршиновых, через который он вошел в подземелье.