А Киселев - Всемирный следопыт, 1928 № 12

В этот день далеко за полночь сидел Гущин у себя в кабинете, склонясь вместе с помощником-изыскателем над геологической картой местности. На его гладко выбритом черепе вздрагивали синие жилки, — в зеленоватом полусвете от абажура казалось, что это открытый человеческий мозг трепещет под напором творческой мысли. Карандаш, нервно упираясь на точках, прыгал по бумаге. И цифры снова упрямо приводили к горе, словно она была сердцем, от которого шли кровеносные сосуды в долину. Несомненно, здесь был ключ, здесь ‘был главный перекат подземной нефтяной реки, разветвлявшейся ниже на отдельные струи. Ясно, что на этом месте и должны встать самые мощные насосы. Амир со своим рабочим чутьем был прав.

Гущин медленно поднял голову. Его глаза горели огнем решения, они быстро, как сверла, впились в помощника. После небольшой паузы он коротко заключил:.

— Взорвать! — и карандашом крестообразно перечеркнул на карте то место, где была отмечена гора «святой» Биби-Эйбат…

Недель пять продолжались приготовления. Перенесли в другое место две-три сакли, лепившиеся у подножия горы. Рассчитали и подготовили место для обвала ниже по скату, устроили сигнализацию. Вызванный подрывной отряд долго возился с кремнистой породой горы, закладывая в нее удвоенные патроны.

Гущин все это время находился в большом возбуждении; не то, чтобы он сомневался в своих расчетах; нет, наука и его опыт исключали всякую возможность ошибки. Это скорее было беспокойство человека, которому люди выдали безоговорочно аванс доверия, — и потому даже тысячная доля вероятия не оправдать его взвинчивала Гущину нервы. Но внешне он почти не изменился: так же упористо, лбом вперед, держал он голову, и жест его, как всегда, был медлительный, мужичий, унаследованный от предков. Только на челюстях выступили по два желвака с каждой стороны: челюсти были железно сжаты, да в глазах горел глубокий огонь…

Был и еще один человек на промыслах, который тоже был возбужден предстоявшим. Но возбуждение его было какое-то праздничное. Он часто бегал к горе и внимательно смотрел на приготовления. Лицо его, цвета обожженной глины, вспыхивало тогда ослепительной полнозубой улыбкой, и далеко разносилось торжествующее:

— Га-га-га!..

Это был Амир. Его ожидание обострялось чем-то неладным, творившимся в соседнем селении Шихове. Все чаще и в самое неурочное время там скрипели двери. К ночи собирались кучки народа, слышались плач и причитания о «праведнице» Биби, о великом землетрясении, о конце мира…

Он и сам еще так недавно не ждал иного света, кроме как с неба. Но теперь в школе для рабочих он узнал такие вещи, которых не забудет до смерти; они ослепительным лучом осветили все закоулки его темного мозга и перевернули там вверх дном все, что было расставлено отцами. Он еще толком не разобрался во всем, но сердце уже было на стороне открывавшегося. Только нужно было убить в себе последние колебания, нужно было внешнее сильное доказательство для его впечатлительной натуры. Амир и обрадовался горе. Она выручит! Взлетит или не взлетит? Затрясется ли земля, как говорят люди?..

В назначенное для взрыва утро он не первый пришел к горе — робким табуном там уже сбились женщины. Они походили скорее на толпу обреченных призраков из дантовского ада — до того мрачное зрелище представляли они в своих длинных черных покрывалах, из-под которых мертвенно бледнели спрятанные лица. Это были забитые существа, которые пришли сюда, чтобы увидеть чудо и кару…

Невдалеке от них собиралась другая толпа. Здесь мелькали бодрые молодые лица, открытые навстречу людям и солнцу. Ярко-расшитые тюбетейки и красные повязки празднично расцветили пригорок с этой стороны.

Это были два мира, вставшие лицом к лицу. Взоры и тех и других тянулись к горе, но то, что готовилось, для одних было святотатством, а для других — порывом в будущее…

Впереди хлопотали рабочие над последними приготовлениями. У некоторых из них брови были насуплены, и глаза упорно смотрели в землю: в душе у них происходила тяжелая борьба. Но уйти в сторону им было уже стыдно.

Утро шло из-за моря. А море было суровое, стальное. Внизу, на прибрежье, серовато громоздились вышки, леса, решетки, трубы, переходы, лестницы, — похоже было на гигантскую стройку невиданного образца. И над всем этим поднимался клык «святой» горы, окровавленный первыми брызгами солнца.

Последние минуты, быстро семеня ножками, подбежали к назначенному сроку. Несмотря на общее ожидание, все началось как-то неожиданно. Сначала земля, как старушка, устало и длинно охнула. В следующий момент гора едва уловимо качнулась и как будто слегка повернулась вокруг своей оси. А затем, словно застыв в раздумье на какую-то долю секунды, она оглушительно рухнула могучим каменным каскадом. Столб пыли метнулся под небо и непроницаемо окутал чудовищный развал. Почву под ногами передернуло, и черные фигуры с воем, в смятении повалились на землю. А рядом раскатилось ликующее, победное «ура».

Когда облако пыли ветром оттянуло в сторону и подрывники установили безопасность, рабочие двинулись к месту взрыва. Некоторые из них не могли преодолеть суеверного страха: глаза их все еще чего-то ждали, блуждая по сторонам.

Амир был тут же. Он ликовал.

Грохот взрыва был для него освобождением: ему стало совсем легко. Он зорко и ревниво следил теперь по сторонам, зная, что суеверия живучи.

Вот соседняя спина воровато гнется, и человек, трусливо оглядываясь, быстро завертывает какой-то комок в сдернутую с головы повязку. Амир знает эти «святые» кусочки, их оскорбительную власть над людьми, и в два прыжка он — около соседа. Но человек ощерился на него, как волк, и в глазах у него набухала мутная злоба. Амир отступил. Он понял, что через эту немощь сразу не перешагнешь. И его радость от этого не потускнела. Он шел по каменной россыпи, крепко надавливая ногами, и гордо сознавал: гора «святой» Биби-Эйбат посторонилась перед дерзкими людьми, обновляющими мир!..

Селение Шихово — на древних местах, преданиями освященных. Еще лет шестьсот назад у чтимых могил люди построили мечеть, около которой поселилось много шейхов [43] Шейхи — члены магометанского религиозного ордена и проповедники. ), откуда и повелось название селения. И до сих пор мутный дурман поклонения и заоблачных надежд притягивает сюда сердца людей; особенно властвует он над женщинами. Имам [44] Имам — учитель веры у мусульман. ) Риза охотно помогает им приносить их скудоумные жертвы — недаром у него такая холеная борода и шелковый халат.