Коллектив авторов - Журнал Борьба Миров № 3 1924

— Испакостили ненаглядного моего! У, у злодеи!..

Бегал посредине улицы, размахивал огромным револьвером.

Вдруг завопил:

— Не тронь, не тронь, вагона! Прочь от вагона, синезадый!.. Пришибу!

И стал осыпать пулями стоявший на линии вагон трамвая. Кондуктор, пригибаясь и прячась, пробовал двинуть вагон в сторону города. Несколько человек виднелись в вагоне и на площадках.

Отступали противники бандита, что ли?

Нет, очевидно, они хотели ехать за помощью, рассчитывая, ч о бандит, севший на мель, не успеет спрятаться, и удастся захватить его главный козырь, удивительную машину.

Стекла вагона сыпались. Но вагон все же сдвинулся. В ранней тишине пение вагона отозвалось в ополоумевшем бандите прямо дрожью, чуть ни судорогами по всему телу.

И здесь произошло нечто совершенно исключительное, чудовищнее.

С градом ругательств, разбежавшись и сделавши какой-то пируэт в воздухе, бандит прыгнул на столб трамвайной линии, зацепив сразу больше, чем на треть вышины.

Еще через секунду сидел уже наверху и чем-то рубил провода.

При этом проявлял огромнее знание техники: не задумываясь сразу начал рубить тот провод, который был для двинувшегося трамвая особенно важен.

Противники бандита были так поражены этим вольтом, что даже прекратили стрельбу. Потом пули засвистели с новой силой, но бандит казался заколдованным.

Несколько проводов уже упали. Минута — и вся сеть с грохотом, извиваясь, рухнула. Трамвай, отъехавший полквартала, словно подшибленный, остановился. Оттуда посыпались люди. Кое-кто побежал в сторону города за милицией. Бандит же камнем скатился со столба.

Продолжение было также дико и неожиданно. Кряхтя и испуская ругательства, выкрики злобы и ласкательные названия по адресу сломанной машины, бандит впрягся и волочил ее на себе по направлению к мосту. В обоих руках его было по револьверу, в зубах обойма. Изредка рядом или сбоку появлялась человеческая фигура, на которую бандит яростно огрызался. Так, совершенно невредимый, он протащил машину не один десяток саженей и выволок-таки на горку, к мосту.

Поставил ее за углом моста и привел в действие два укрепленных, около руля, револьвер-пулемета. Револьвер-пулеметы работали механически, по истощении запаса патронов одного, начинал работать другой.

Сам же бандит куда-то провалился.

Комсомольцы начали звать на помощь, но никто не смел показаться из-за устоя моста, до тех пор, пока весь запас патронов не израсходовался. Тогда отдельные головы стали появляться из-за углов и на линии железной дороги. Головы выглядывали и прятались. Потом отдельные люди, видя пустую машину, осторожно начали подходить. Бежали также сзади, со стороны Даниловской мануфактуры.

Мартьяныч перервал второй ремень и все же не мог вылезть. Вдруг подходившие кинулись врассыпную. Под горой, что-то затрещало.

— Форд!

Действительно, буксуя на крутом подъеме, бандит выезжал на Форде, предусмотрительно спрятанном им ночью, где-то поблизости.

— Прочь от машины, черти рогатые, кто только останется, жить не будет!

Подкатил. С лихорадочной поспешностью прикрепил свою машину цепью к Форду. Пробегая около комсомольцев, мимоходом хмуро и деловито захлопнул крышку «собашницы». Потом машина понеслась, купаясь в лужах.

Ехали довольно долго. Метались по пригоркам, проселкам и прямо по снегу. Потом встали. Крышка открылась и бандит выхватив за воротники комсомольцев, швырнул их на лужи и снег и больше не замечал. Мартьяныч счел полезным укрепить свои ремни настолько, чтобы в случае надобности мог их скинуть в любой момент, пока же скрыть, что они порваны. Оба — заткнули себе рты тряпками.

Лицо бандита было совершенно неузнаваемым. Зубы оскалены, изо рта пена, глаза бегали. Он метался около машины, испуская сквозь стиснутые зубы нечленораздельные звуки.

Поднял машину на подставку, раскрыл, вертелся волчком. Это была сумасшедшая починка. Инструменты из ящика со звоном, дождем бухнули на снег, летали из одной руки в другую. Он жонглировал инструментами, кидался на машину, под машину, в машину. Хватал части пальцами, ногтями, зубами. Части и инструменты иногда взлетали в воздух над его головой.

Огрызаясь, выбегал на соседний пригорок (машина стояла в ложбине под сводами елей), вглядывался вдаль, и опять с воплем несся обратно. Комсомольцы не могли оторваться, как зачарованные, от этой починки.

Постепенно гонка сменялась упорным напряженным вниманием. Жилы на лбу бандита вздулись. Он стоял на коленях возле машины внимательно и напряженно слушая. Раздался треск, сперва слабый, потом уверенный. Бандит еще раз завел. Машина загрохотала с обычной силой. Мотор работал четко, без перебоев. Лицо бандита совершенно переменилось. Полудетская, полусумасшедшая радость заплясала на этом лице.

Высоко подпрыгнул, подбросил в воздух инструменты, закружился вокруг машины в бешеном танце. Больше он уже ничего не боялся и не выбегал на пригорок: его машина была в порядке.

Его машина была кареткой, но комсомольцы разглядели, что это была та же машина, что и прежде. Каретка была фальшивая, приставная. Бандит продолжал находиться в том же диком порыве, даже, смеялся и пел.

— Ныряй, лягаши моченые, — крикнул он втаскивая комсомольцев в их же Форд. Нырять пришлось в полном смысле, потому что в Форде плескалась вода.

Минуту бандит над ними подумал, потом зацепил Форд на буксир, влез в свою машину и помчался. Неслись какими- то проселками, деревнями. Кружным путем, где-то около Рогожской, вошли в Москву.

На улицах уже попадался народ. Странная поездка вызывала внимание. Бандит ни с чем не считался, надеясь на скорость хода. Оборачивался в сторону пленников, строил рожи, отпускал ругательства.

Вдруг бросил руль, одним прыжком очутился на крыше каретки. Машина бежала сама. Бандит лихо выплясывал чечетку.

— Так, так, д-рас так-так, так, так… Эхх, лихо! По нашенски, да не по вашенски! Кобели маринованные, вам с книжками в сортирах сидеть, головы газетной бумагой набивать, а не машину водить! Так, так…

Вдруг падал назад, свешивался с каретки вниз головой, чуть заметным ударом ладони передвигал руль, выправлял ход машины.

Плясал все время задом к направлению машины. Когда надо было перевести руль, чувствовал, не оглядываясь, и переводил всегда вовремя.

Милицейский, в недоразуменьи, поднес было свисток ко рту, но машины пронеслись, как вихрь.

Взлетели по крутому Китайскому проезду.

— Ну, собачня паршивая, попомните Левкину работу, купайтесь, гады!

И перерезал веревку, на которой держался Форд.

Левкина машина пропала наверху. Машина комсомольцев, все усиливая ход, понеслась вниз, должна была неминуемо расшибить ветхие перила набережной и очутиться в Москве-реке. Отпущена была в такой момент, что летела без риска зацепиться за что-нибудь по дороге.