Марк Ланской - С двух берегов

— До каких пор вы собирались скрываться?

— Пока поймают того… Потом я бы вышел, и никто на меня ничего не подумал бы…

— Расскажите, как выглядел убегавший мужчина.

— Я его плохо разглядел. Я видел только его спину. И светлые волосы, он был без шапки, много волос. Он только один раз оглянулся, но сквозь листья его лицо было очень плохо видно.

— Вспомните, какого он роста, во что был одет, все вспоминайте.

— Он бежал пригнувшись, но и так было видно, что он на голову выше меня… Спина очень широкая, в чем-то сером, в пиджаке или в чем другом, я не заметил.

Гохард добросовестно вспоминал, растирая ладонью морщинистый лоб, но ничего более существенного добавить не смог. Мы надолго замолчали. Показавшийся в начале допроса просвет снова затянулся туманом. В невиновности этого инженера можно было не сомневаться. Пригодиться он еще мог бы в качестве свидетеля, если бы мы нашли «того»… Отрадно было только то, что мы получили первое реальное подтверждение непричастности Буланова к убийству: не был он ни высокого роста, ни пышноволосым.

Мы уже собирались кончать с допросом, когда Гохард произнес несколько слов, от которых Стефан даже подпрыгнул. Прежде чем перевести их мне, он несколько раз переспросил.

— Он говорит, что муж Терезы умер задолго до того, как она появилась в Содлаке. Так и сказал: «Бедная женщина. Если бы она знала, что муж ее умер, она бы не приехала и осталась жива».

— Откуда он узнал имя убитой и что ее муж умер?

— Его на даче навещала старая приятельница, она и рассказала о Терезе. А с мужем Терезы он лежал в клинике.

— И он видел его?

— Даже разговаривал с ним.

— Когда?

Гохард сообразил, что его новое сообщение имеет для нас важное значение, и стал живо рассказывать о пребывании в клинике.

— Он говорит, что видел Нойхойзера в первые дни, когда только попал к Герзигу. Это был веселый солдат, по виду вполне здоровый. Он не лежал, а ходил по другим палатам, и познакомился с Гохардом. Рассказывал ему о жене.

— А почему он решил, что Нойхойзер умер?

— Дня через два солдат слег. У него случилось какое-то осложнение, что-то с головой. Гохард навестил его в палате, но тот уже никого не узнавал.

— А кто же ему сказал, что тот умер?

— Медицинская сестра.

— Какой-то бред. Почему же Герзиг скрыл это от его жены? Чего было проще сказать ей, что муж умер, и нечего было посылать ее ко мне за разрешением…

— Он скрыл не только от жены, но и от полиции, — вставил Стефан. — Ведь в списке похороненных Нойхойзера нет!

Я, кажется, впервые понял, как «ум заходит за разум» — не мог поймать конца одной мысли и начала другой. Мелькали какие-то обрывки без всякой логической связи и распирали голову до острой боли. Стефан еще чего-то допытывался у Гохарда, а у меня было только одно желание — отдохнуть.

— Давай, Стефан, сделаем перерыв. Пусть инженера отведут в столовую и покормят, вид у него такой, будто он неделю не ел.

— Нельзя делать перерыв, — категорически заявил Стефан. — Нужно немедленно вызвать Герзига и устроить между ними очную ставку.

С этим я согласился. Янека с Францем послали за Герзигом, а Гохарда пока увели в столовую. Мы остались вдвоем. Говорить не хотелось. Молча выпили по чашке кофе. Наверно, и Стефану нужно было какое-то время, чтобы утряслось то, что мы услышали. Он разглядывал кончики своих ботинок, даже забыв о сигарете, медленно сгоравшей в его руке.

Когда Янек привез Герзига, я, не зная, с чего начать трудный разговор, предложил профессору кофе. Он отказался и гневно посмотрел на Стефана. Во встречном взгляде он смог прочесть нескрываемую ненависть.

— Мы вас пригласили сюда, господин профессор, чтобы узнать, когда умер ваш бывший больной, солдат Нойхойзер? — без всякой подготовки начал Стефан.

Герзиг так брезгливо скривился, как будто услышал нечто нелепое до отвращения.

— Мы требуем ответа точного и полного, — с угрозой в голосе повторил Стефан. — Когда умер Нойхойзер?

Герзиг совсем отвернулся от Стефана и, предоставив ему только роль переводчика, обратился ко мне:

— Господин комендант, вам хорошо известно, что солдат вермахта Нойхойзер был отпущен из клиники по вашему распоряжению. Если он потом где-то умер, то я об этом ничего знать не могу. И вопрос, заданный мне, звучит по меньшей мере странно.

— Почему вы отказывали жене Нойхойзера в свидании с мужем? — спросил я.

— Этот вопрос мне уже задавал господин полицеймейстер. Могу повторить: мне известны законы военного времени и статут военнопленных, находящихся на излечении.

— Значит, вы утверждаете, — уточнил я, — что Нойхойзер ушел из клиники здоровым?

— Не совсем здоровым, точнее — выздоравливающим.

— Янек! Приведи инженера, он, наверно, уже поел.

Очные ставки мне проводить не доводилось, но когда вошел Гохард, я догадался, что посадить его нужно так, чтобы оба хорошо видели друг друга. Инженер вежливо поклонился Герзигу и занял указанное мною кресло. Герзиг коротко кивнул.

— Вы знаете этого господина? — спросил у него Стефан, указывая на Гохарда.

— Конечно.

— Повторите, господин Гохард, то, что вы нам говорили о Нойхойзере.

Инженер, державшийся после посещения столовой более уверенно, снова рассказал, как видел Нойхойзера сначала здоровым, а затем умирающим.

У Герзига не дрогнул ни один мускул. Он ждал продолжения.

— Что скажете вы, господин профессор? — с язвительной усмешкой спросил Стефан.

— Вы рассказали господам, с каким заболеванием лежали в моей клинике? — обратился Герзиг к инженеру.

— Да, — сказал Гохард, — они знают, что я был ранен и контужен.

— Это все? — спросил Герзиг.

Не понимая, чего мы добиваемся, Гохард испуганно взглянул на меня:

— Я ничего не скрыл, господин комендант, поверьте мне. Я не знаю, что хочет от меня господин профессор.

— Он хочет увести разговор в сторону, — успокоил его Стефан. — Нас, профессор, интересует здоровье не Гохарда, а Нойхойзера, и прошу не отвлекаться.

— Я вынужден отвлечься, — резко оборвал его Герзиг. — Господин Гохард после контузии был в таком состоянии, что он мог перепутать кого угодно с кем угодно. Если вы познакомитесь с его историей болезни, то сможете убедиться, что его способность узнавать лица и отличать одно от другого была весьма ограничена. Я не знаю, кого он имеет в виду, говоря о Нойхойзере, но к мужу несчастной убитой женщины тот человек никакого отношения не имеет.

Гохард слушал профессора, не скрывая изумления. Он даже придвинулся поближе со своим креслом, чтобы не пропустить ни слова.

— Как вы можете так говорить? — взмолился он, протягивая руки к Герзигу. — Я плохо говорил первые дни, это верно. И у меня очень болела голова. Но я всех узнавал, никого ни с кем не путал. Разве я был ненормальным? Вспомните, господин профессор!