Array Журнал «Всемирный следопыт» - Всемирный следопыт, 1925 № 07

Пароход свистел три раза, оповещая о своем отходе, но молодой человек не шел к лодке. Лодка ушла, и пароход выпустив белый дым, поднял якорь и ушел. Новый человек остался на Хайбе.

Тут же Чайка узнала от Катерины, что русский будет жить на песке, в избушке Федора, и что зовут его Иван.

Для Чайки этих сведений было достаточно.

Часто оглядываясь назад, она ушла на мыс в юрту и рассказала Перчик o приезде русского, который будет жить на песке.

— Приехал Ворк (медведь), — сказала она матери. Перчик не поняла, но говорила к каждому слову — Тоня, тоня (так).

Потом Перчик спрашивала про фельдшера и пип и жаловалась на болезнь.

На другой день Ворк пришел к чуму Чайки. Он залез в него, сел. Спросил, как ее зовут, где у ней муж. Чайка смеялась, а Перчик ругалась про себя. Покурив трубку, Ворк ушел к шайтану. Он внимательно осмотрел вымазанное почерневшей кровью лицо шайтана, снял с головы тряпку и, что-то записав в книжку, ушел в Федорову избу.

Чайка, вытащив из сундучка драгоценный зеленый платок, повязала им голову и пошла к Катерине. Она долго говорила о Ворке и, видно, он, почуяв, пришел в землянку Катерины.

— Ты здесь, Чайка? — спросил он и сел рядом. Чайка отодвинулась.

— Чего боишься? — спросил Ворк.

— Ничего, — ответила Чайка. — Ты зачем приехал? — неожиданно вырвалось у нее. Она отвернулась, но живыми, темно-карими глазами незаметно следила за Варком.

Ворк тихо засмеялся, а у Чайки запела душа. У Чайки пела душа, когда она смотрела на крутом мысу крест, но тогда душа пела тоскливо, как низовой ветер в затрубе, а теперь ее душа выговаривала громко и почему-то радостно только одно слово: «Ворк», «Ворк», «Ворк», и ото слово качалось, как ветка [2] Ветка — маленькая берестяная лодка. на широких волнах Енисея.

Ворк ничего не ответил на слова Чайки. Он осторожно осматривал ее, а Чайка, в свою очередь, разглядывала его кожаную фуражку, лицо, трубку, куртку, высокие сапоги со стальными подковками на каблуках.

Катерина вышла вон из землянки. Ворк задумчиво проговорил:

— Чайка, пойдем завтра на мыс к кресту.

Чайка ничего не ответила.

— Не пойдешь? — переспросил Ворк.

— Каждый год, — начала Чайка, — когда сверху приходил пароход, капитан-начальник ходил на мыс. Где капитан-начальник? Почему он не пришел?

— Капитан не плавает больше, теперь другой капитан, — ответил Ворк, — скажи, кто тебя научил говорить по-русски?

— У реки живем. Много русского народу приходит сверху на наши пески. Скоро русские у юраков все пески возьмут, — грустно заметила Чайка.

Ворк встал и, стоя у низкой двери, проговорил:

— Приходи завтра утром на мыс, к кресту. — Прощай, — донеслось уже из-за двери.

Чайка осталась одна и думала о Ворке.

— Чайка! — позвал Ворк, — пойдем на мыс.

— Аречта (сейчас), — донеслось из чума. — Ну, пойдем, — проговорила Чайка, вылезая из чума и здороваясь за руку с Ворком. Ворк пожал маленькую грязную руку с длинными, черными ногтями.

— Руки у тебя, Чайка, маленькие, только грязные. Надо руки мыть, — проговорил Ворк. — И волосы у тебя грязные и нечесаные. Заплела две косы по бокам, а в середине оставила хохол. И лицо тоже мыла требует. Я тебе, Чайка, хорошего мыла подарю, только мойся.

— У нас никто не моется, — просто об’яснила она. — У меня нет мыла. Русский теперь не привозит даже муки, нам не из чего делать леска (лепешки). Нет бисера, теперь русский скупой стал…

Некоторое время Ворк и Чайка шли молча. Чайка теперь больше не боялась Борка. Душа ее попрежнему повторяла заветное слово. Ей казалось, что из далекой тундры выходит навстречу что-то ласковое и светлое, как летний незакатный день. Чайка пыталась понять охватившее ее чувство. Ей хотелось закрыть глаза и так итти, прижавшись плечом к плечу Ворка.

— Вот и пришли, — сказал Ворк. — Устала?

Чайка не поняла ласкового слова. Ей было страшно и непонятно.

Ворк подошел к кресту, снял фуражку и молча смотрел на заросший голубыми незабудками холмик.

Жутки могилы на мысах тундры. Чем дальше на север, чем ближе к холодному загадочному Енисейскому заливу, тем больше около редких, вросших в землю зимовьев деревянных крестов над зелеными холмиками, покрытых незабудками, пушками и желтыми лютиками.

Чьи это могилы? Кто и когда похоронен здесь? Чьи руки вырыли узкую яму в вечной мерзлоте и поставили над нею крест? Редко можно найти на эти вопросы ответы. Напрасно спрашивать у жителей ближайшего зимовья. Они обыкновенно ничего не знают или не помнят. На далеком севере нет культа мертвецов. Кресты безмолвны. Редко-редко можно найти вырезанную ножом безграмотную надпись:

«Зде покоица не крешоны младенц», или лаконично, как визитная карточка человека не имеющего определенных занятий: «Игнатiй Сухов». Вот и вое. Кто он был? Когда умер? Здешний или низовой житель туруханец, потомок-ли «смешицы» или пришлый человек, пришедший сюда по своей доброй воле или в ссылку? — Ничего не известно.

Много таких безвестных мотал рассеяно по берегам Енисейского залива. Не только кресты, холмики, но и целые зимовья можно найти мертвыми, покинутыми, без признаков жизни, а рядом с ними, тут же на пригорке, отыщется полдесятка изветрившихся крестов.

Может быть, один за другим умирали люди, редело население зимовья, прибавлялись кресты на пригорке и, когда показалось солнце, и прилетели гуси, в зимовье не осталось в живых ни одного человека. Последний унес ужасную быль в свою безвестную могилу.

Все это пронеслось в голове Ворка, и ему сделалось жутко.

Там, в Сибири, где, как спрут, раскинулась колчаковская контр-разведка, ему не было места. Закаленный скитаниями по тайге и тундре, он рискнул бежать на далекие берега Енисейского залива и при случае добраться до острова Диксона, где можно встретить иностранный корабль. Это была безумная попытка, но Ворк был один из немногих, которых пощадил колчаковский застенок. Один из немногих, который дышал свободой, хотя и в далекой тундре.

Ворк отошел от креста и сел на заколоченный в доски черный мраморный памятник.

— Сколько же времени он лежит здесь? — невольно задался вопросом Ворк.

— Три года лежит камень, — как бы отгадав мысль, проговорила Чайка, — раньше был на песке, в прошлом году капитан-начальник и люди подняли его на мыс.

Ворк ничего не ответил. Он рукой позвал Чайку сесть на памятник, но Чайка опустилась на мягкий мох и чуть слышно заметила: